Карта ролевой игры "Сумерки"

И все-таки мой брат талантливый манипулятор. Великолепная смесь расчета и интуиции. Взрывоопасная, с его-то амбициями.
Жаль, что подавляющее большинство в той или иной степени живущих не способно видеть насколько мой брат красив. Или они просто не любят змей.
Я любовался его показным и не только негодованием, ощущая мягкие волны чужой злости на жестких струнах своих нервов, и радовался собственному дару, позволяющему мне, одному из немногих, действительно «консервировать» яд чужих слов.

А еще мой брат весьма непредсказуем. Никогда не знаешь, когда его махровый рационализм ему откажет и из всего многообразия вариантов, он выберет самый трудоемкий. Либо он таким образом воспитывает слабые личности, либо просто не считается с чужими затратами, либо в этот раз он действительно недостаточно осведомлен, иначе не просил бы о «вмешательстве» именно меня, потому как результат может быть весьма непредсказуемым. Аро авантюрист до мозга костей, но здраво оценивать риски он способен.
Созерцание и размышление было грубо прервано.
Фабретти сбежала.
С практически недействующим позвоночником.
Из практически неохраняемой камеры.
Почти сразу же после моего ухода.
По одному из давно забытых потайных путей.
У меня к Деметрию был только один вопрос, который я и задал сразу же после эмоционального всплеска Аро.
- Она сделала это сама? – понимаю, что в этом вопросе младший может увидеть перво-наперво желание оправдать себя. Ведь, по сути, бежала именно моя подопечная, но… Собственное реноме для существа постоянно коверкающего свою психику и память ради удовлетворения страсти естествоиспытателя весьма и весьма расплывчатое понятие. Меня интересовало то, что вольно или не вольно, своими словами Деметрий ответит и за Маргариту, и за ее упрямое молчание.
Он ответил.
Я улыбнулся. Не менее выразительно чем давеча это делал Аро.
- Обязательно найди ее, Деметрий, но не тащи сразу в замок. Наблюдай за ней. Чем ближе ты к ней будешь, тем лучше. Но любое ее действие, любое слово – трижды подвергай сомнению, - кто сказал что мои инструкции должны быть точными? Все-таки армейский главнокомандующий у нас Кай.
Поднялся, собираясь уходить. Оказывается до Аро – всего лишь шаг, и то не слишком большой. Монументальность тронного зала съела практически все пространство данного яруса.
Глаза в глаза. Спокойный несколько приглушенный тон. Нейтральное строение фраз – нет ничего пошлее выяснять отношения при посторонних, тем более подвергать сомнению слова и поступки старших в семье, на глазах у «детей».
- Хорошо. Если для твоего спокойствия необходим именно этот «не простой материал» я им займусь. Если ты хочешь что бы меня сопровождала Хайди – она будет меня сопровождать. За результат не ручаюсь, но приложу все усилия.
Порядок действий отработан веками. Кивнуть на прощание Аро и Кайусу, вежливо обозначить подбородком прощание для Деметрия и неспешно покинуть комнату, не позволяя себе ни единого более менее резкого движения. Опять же полукивком поприветствовать встреченную в коридоре Ренату, ни мимикой ни жестом не выдавая что ее длительное отсутствие в замке было вообще хоть как-то замечено и наконец-то отправиться в свои покои.

Приятно сознавать, что с каждым разом я трачу все меньше и меньше времени на разоблачение – в этот раз рубашка более не сдерживаемая плотной кожей куртки просто осыпалась с меня.
Прохладные струи душа выбивали из тела довольную дрожь, а из всклокоченной шевелюры – мелкий камень и почему-то деревянную щепку. Хорошо, что в малой музыкальной гостиной было темно – не хотелось бы по этому поводу объясняться с Аро.
Вода располагает к размышлениям. Неспешное погружение в теплую мраморную чашу купальни – к дотошному анализу былого и текущего, размеренные махи в синеве бассейна – к выработке общей стратегии грядущего, а прозрачная тугая кисея, так похожая на безжалостный весенний ливень, побуждает к немедленным действиям.
Сегодня по многим причинам я сознательно выбрал душ, и не пожалел об этом даже когда фонтан воды из по-обыкновению чересчур резко закрученного смесителя ударил в расписной потолок. Может хоть укоризненные взгляды промокших сабинянок Тьеполо помогут управляющему замком понять, что в моей ванной надо ставить не изящную концептуальную латунь, а как минимум благонадежный и основательный чугун.
Для того что бы упаковать в саквояж пару смен белья, тройку рубашек и брюки много времени не требуется, а на то, что бы начертать несколько коротких сопроводительных писем и вложить их в заблаговременно заготовленные пакеты документов его требуется и того меньше. Так что за стенами еще не начала просыпаться Вольтерра, а я уже вежливо барабанил Марсельезу в дверь «дочуркиных» покоев. Впрочем, ни воспитания, ни терпения, ни уважения к «хозяйке» не хватило мне что бы дождаться в коридоре ее «Войдите».
Лира сидела на широком каменном подоконнике с очередным ветхим фолиантом и одной рукой с увлечением делала пометки изгрызенным остатком карандаша в блокноте, а другой, не менее сосредоточенно красила ногти на ноге. В комнате плавал стойкий запах лака, который не мог перебить даже аромат цветущего жасмина под открытым окном.
- Я уезжаю.
Равнодушный взгляд в ответ – идеальность наложения краски куда важнее. Пришлось уточнить, зачем тревожу ее по такому рядовому событию.
- И, возможно, больше не вернусь. В любом случае, тебе тоже бы следовало покинуть замок. Хотя бы на время. В мое отсутствие слишком удобно от тебя избавиться. А мне бы этого не хотелось.
И не стоит ей объяснять, что это не проявление слабости или привязанности к красивой послушной девочке, а скорее желание оставить неприкосновенной эту ниточку интриги. Впрочем, если она меня не послушает, и «дочку» все-таки убьют, то найти виновного будет куда проще, чем после смерти Даи. В этот раз круг подозреваемых будет уже. Да и я теперь менее доверчивый семьянин.
Мы немного поиграли в гляделки, и клянусь своей канонизированностью, взгляд у малышки был не менее глубоким чем у моего старшего брата, когда он задумал очередную каверзу.
- Хорошо, я подумаю над этим, - голосом примерной ученицы произнесла Лира.
- Подумай, - отвечаю ей и ухожу. Необходимый, для поддержания красивой сказки, визит был совершен, и теперь я снова мог заняться неотложным, и, самую малость, желанным.
Я отправился искать Хайди, не тревожа ни слуг, ни охрану.
Каждый день в «музейной» части замка бывают люди. Иногда они остаются в ней на веки, но чаще довольная галдящая толпа загружается в большой разноцветный автобус и отправляется дальше по «историческому маршруту». Мы любим здоровую пищу, но скрашивать будни иллюминацией и спец сигналами не желаем.
Хайди нашлась там, где и ожидалось – во главе ранней группы любопытствующих. Уж с чего некоторые люди решили что в первых солнечных лучах ими познается тайн больше нежели в последних не ведомо даже мне, впрочем, я так и не удосужился прочесть все байки, сочиненные про свой любимый дом. Хотя, панорама утреннего, умытого ночной росой и первыми лучами солнца древнего города, открывающаяся с вершины смотровой башни замка воистину потрясающа.
Стоит, что бы увидеть и умереть.
Младшая Леди вела свою вереницу жертв к узкой винтовой лестнице, мимо фехтовального зала и картинной галереи. Не требуется досконально знать короткие пути, что бы срезать через боковой коридор, мелькнуть под собственным чересчур благостным портретом и выйти им на встречу, на мгновение появиться в неверных утренних лучах, ослепив коротким сиянием кожи и уйти, будто в толщу стен, в просторную потайную нишу. И уже оттуда спросить проходящую мимо «экскурсоводшу»:
- Леди, сколько вам потребуется времени, чтобы собраться в дорогу?

Позволять непозволительное.
Допускать недопустимое.
Что-то прежде не замечал за собой столько слабостей.
Все зло мира от женщин. Вся соль мира в женщинах.
И убеждаться в этом можно каждый миг бытия, короткого, как взмах мотылиного крыла, или бесконечного как биение магмы в земной коре.
Что я почувствовал когда так тщательно лелеемая мной дистанция вдруг прекратила существовать? Вернее, чего мне захотелось больше всего в этот миг?
Обхватить ладонью ее хрупкую длинную шейку, так, чтобы подушечки моих пальцев пришлись на маленькие ямочки между ее ушками и костью нижней челюсти и слегка, совсем не сильно, встряхнуть эту взбалмошную головку. Совсем чуть-чуть, чтобы гулкий отзвук соприкосновения ее черепа с каменной кладкой замковых стен не напугал нашу будущую трапезу, еще слышимую в соседней галерее.
Чтобы ее болью заглушить в себе непозволительное и недопустимое, древнее и утробное, которое проснувшись через сотни лет молчания в единый миг затребовало себе большего, чем простое прикосновение мягкой прохладной щеки. Чтобы спрятать в ее распахнувшихся в недоумении и протесте фиолетовых глазах собственное бессилие и нежность. Чтобы вместе с ее унижением стереть черту нелегкого выбора, на который она нас поставила.
Не хотелось думать об этом раньше, но в предстоящем путешествии, мне придется быть таким каков я есть, а не казаться тем, кем привыкла видеть меня семья. Домашняя маска ничего не добьется, и если вовремя не снять ее, то стоящая сейчас напротив Леди, из возможного доброго и умелого союзника может оказаться вполне неуместным и даже опасным свидетелем. Который не должен будет выжить.
А переводить по пустякам такие кадры – сплошное расточительство и несомненная потеря для клана.
И потому…
Податься вперед и опереться о стену ладонью, почти коснувшись рукой ее серьги. Наклонить голову так, что бы наши глаза оказались на одной линии. И сказать, тревожа дыханием ее розовые соблазнительные губы:
- У нас с вами есть небольшая, но очень важная дипломатическая миссия, приступить к осуществлению которой хотелось бы как можно скорее. Если конечно вы не против, разделить это поручение Аро вместе со мной. Со своей же стороны могу обещать, что времени в пути до резиденции Амазонок нам хватит что бы обсудить не только парфюм, но и попрактиковаться в укладке чемоданов, а так же других излюбленных вами колкостях, Леди Хайди.
Я отстранился и сделал первый шаг, намереваясь уходить, но..
- Такси прибудет через час. И еще Леди, у меня будет к вам незначительная личная просьба…

Мальта. Я не был на этой земле со дня смерти Жана и его Бог и сейчас не увидит в моем сердце желания вернуться.
Мальта. Кусок выжженной солнцем суши среди безмятежных голубых волн. Никчемная, бесплодная, пропитанная кровью и жестокостью земля торговцев и рабов. Оплот иоанцев.
Я ничего не обещал гроссмейстеру, и неукротимый гасконец справедливо полагал, что он не вправе что-либо требовать с меня. Человек, знавший в своей жизни вампира. Искренне считавший отродье дьявола своим другом, страстно молившемся за его пропащую душу и так и не согласившийся разделить с ним вечность. Я до сих пор уважаю твое решение. И до сих пор не согласен с ним, Ла Валлетт. Нам слишком было весело вместе, слишком сладкой была кровь твоих врагов, что бы нынче я не скучал по тебе, магистр.
Узкие улочки Валлетты. Огни ночного порта. Жаркая и влажная тропическая ночь, которою так приятно освежает морской бриз. Видишь ли ты, Жан, как этот несносный итальянишка Лапарелли потрудился над твоей мечтой? Он красив, твой город, Жан. Он уместен на этой земле, снова оскверненной моим присутствием.
Знали ли амазонки, эти глупые женщины, осколок былого могущественного клана, что мне слишком тягостно возвращаться на эту землю? Ведали ли они о том, когда бежали с материка гонимые инквизицией, что только за стенами этих крепостей найдут себе спасение от огня, или выбор их был случайным и никак иначе кроме как божьим промыслом не являвшимся? Очень много вопросов. Гораздо больше, чем ответов, которые я смогу получить здесь пока буду жив.
О чем думал Аро, отправляя именно меня сквозь эти узкие ленты вьющихся по холмам улочек? Собрался прикончить чужими руками, как ставшую бесполезной фигуру? Зачем он рекомендовал взять с собой именно эту женщину, с самого замка будто заковавшую себя в ледяную броню равнодушия? Кем она будет, в этой схватке с прошлым – заинтересованным надзирателем или последней нитью надежды? А может все гораздо проще, и твой слишком древний друг, Жан, все опять преувеличивает, видя тени даже на ярком полуденном солнце? И стоит просто наслаждаться ему легким соленым ветром, цветастой речью в которой так вкусно смешались итальянский, арабский и английские языки, яркими картинами памяти и волнующим перестуком знакомых каблучков за спиной?

Ее практически первые слова с момента отъезда из Вольтеры. Первые слова обращенные непосредственно к моей особе. Слова, на которые я не нахожу что ответить, потому что в действительности даже не задумывался над моментом «когда», всецело поглощенный встречей с воплощением чужих стремлений.
- В таком случае нам необходимо выбрать себе пристанище на день. Леди, имеете ли вы какие-нибудь предпочтения, быть может, памятные места, или предоставите выбор мне?
Не надо улыбаться со звездных небес, магистр, ты же знаешь, что это совсем не вежливость. И, будем честными с собой, моя заинтересованность своей спутницей здесь тоже не причем. Просто очередной вопрос, ответ на который способен перевернуть будущее. Как всегда.

Чем южнее ночь, тем она коварнее. Это не аксиома, просто мое наблюдение множества прошедших веков. Чем жарче ночь, тем быстрее бежит кровь по венам даже тех, у кого она стылая по определению.
Когда она говорила, шаловливый ветер, который в этом городе гуляет всегда, прилепил к мраморной гладкой щеке тонкую прядь, буквально из трех волосков. Маленький кокетливый локон.

Искушение было слишком велико.
Южные ночи опасны.
Мощеные булыжником улочки крадут шаги куда быстрее их асфальтированных товарок. И мимолетное прикосновение к холодной коже бывает куда жгучей самых страстных объятий.
Мне хотелось коснуться ее не только для того что бы вернуть в прическу этот завиток. Мне хотелось коснуться этой женщины, что бы вместе с беглым единением нашей плоти на одно мгновение удара человеческого сердца стать ей ближе, чем эта холодная беспристрастная маска.
Всего лишь на миг, после которого можно позволить себе и улыбку, и тихий вкрадчивый голос. Можно позволить себе остаться с ней рядом и неотрывно смотреть ей в глаза.
- Вы сами сказали это, Леди. Так что теперь не обессудьте. Я не люблю большие шумные отели, предпочитая их пансионам и уютным маленьким гостиницам. Мне плевать сколько в них звезд и каков уровень обслуживания, количество ресторанов, бассейнов и развлекательных центров. Так что мужайтесь.
Как эмпат выбирает себе жилье? Не по проспектам и крикам уличных зазывал. Не руководствуясь понятиями престижа и респектабельности. Он идет туда куда несут его ноги, пока не найдет то, о чем ему захочется сказать: «Да, это по мне».
«По мне» оказалось всего в паре сотен метров от собора Святого Иоанна, правда, до этого нам пришлось пройти практически весь город насквозь. Благо, Хайди оказалась не только красивой и умной женщиной, но и весьма предусмотрительной, заранее отказавшись от громыхающих колесиками чемоданов, и предпочтя им небольшую сумку. Так что мне не пришлось мучиться угрызениями совести и заодно оскорблять физически здоровую и вполне сильную вампиршу предложением «понести ее багаж». Предполагаю, Младшая Леди сочла бы подобное за издевательство.
Отель был маленьким, уютным и покорил меня своим духом еще до того как я услышал от клерка о его «рыцарском» предназначении. От того самого клерка, с которым последующие сорок минут мы провели споря до хрипоты о том, почему посреди ночи он может предоставить нам только один номер на двоих. Увы, чувствуя как садится голос, я больше всего остро сожалел, что нынешняя Мальта это не та, что была пятьсот лет назад, когда в гостинице я мог запросто выкинуть за шкирку постояльца из понравившейся мне комнаты в любое время дня и ночи. И дело не в том, что сейчас мне не хватит наглости и влияния на подобное. Хватит. Но подобное поведение привлечет к нам преждевременное и нежелательное внимание. Потому что оно не типично для этого скучного цивилизованного времени.
Так что.. ситуация оказалась стара и банальна – один номер на две жаждущие единоличного уединения души.
- Приношу свои извинения, Леди, но нам придется смириться со сложившимся положением, - произнес я, когда за мной закрылась дверь нашего номера. Чистого, вполне просторного, носящего даже некоторые вполне удачные попытки разделить спальню и гостиную, единственного свободного в отеле номера. – Мне нравится это место, и покидать его я не намерен. А одну вас, увы, я не отпущу. Придется просто ждать.

Почему всегда больно, когда искрение душевные порывы истолковывают превратно? Потому что совершая что-то безвозмездно не ждешь от судьбы оплеухи? Или как в данном случае от женщины, чувства и гордость которой так старался не тревожить понапрасну?

Жан, я не устаю тебе завидовать. Ты даже не представляешь как легко тебе было, добровольно лишенному этой бестолковой чехарды межполовых взаимоотношений. Тебе не приходилось дотошно разделять, когда в тебе говорит уязвленный правитель, а когда любое благородство глушит голос обиженного мужчины. Разделять и брать маленькие паузы на то, что бы убирая сумку в шкаф, снимая пиджак, закатывая до локтей рукава рубашки, успеть остыть и задавить в себе желание ответить болью на боль. Желание оскорбить и унизить, разбить чужое достоинство как хрупкий стеклянный бокал.
- Забавно. Умение грамотно распоряжаться имеющимися ресурсами одна из основ науки о власти. Видимо, я никудышный Повелитель.
Потратить еще мгновение вечности что бы разуться и вдумчиво пройтись босыми ступнями по пестрому плетеному коврику, остановиться за спиной раздраженной женщины и перехватить в отражении темного стекла ее взгляд.
- Видимо, настолько никудышный, что вы решили будто справитесь с этой ролью лучше. Хайди, вы уверены, что выросли для данного ложа и перетянутое одеяло не окажется для вас слишком жарким? Если вы уверены, то я охотно уступлю вам право решать. И прощу за то, что вы присвоили себе право отчитывать.
Мне не захотелось видеть ответ в глубине ее глаз. Сейчас не захотелось.
Вместо этого куда важнее было отодвинуть с середины облюбованного коврика журнальный столик, сбросить с диванчика и одной из кроватей на пол подушки и сесть, вытянув ноги и оперевшись спиной о сам диванчик.
- Хайди, что вы знаете об этой ветви Клана Амазонок, кроме того что они настойчиво предлагали вам стать ее частью? – сложно удержать себя от менторского тона, но того требует и сложившаяся ситуация, и остатки былого дружелюбия. Передо мной не юная адептка, а я не нанимался ей в наставники. – Не нужно лишних мыслей, Леди, просто ответьте, что вы знаете об этом клане, точнее, что вы, знаете о Мейронг, их сенсоре?
Смотреть в потолок куда полезнее, чем разглядывать ладный силуэт. Благочестивее, как сказал бы острый на язык гасконец.
- Хорошенькая, юркая и очень сообразительная китаяночка стала членом клана в 1264 году, спасаясь далеко за пределами своей родины от монгольского ига. Медиум от рождения, после «обращения» Мейронг стала обладательницей одного редкого и очень ценного в наши дни дара – чувствовать любое проявление Силы на расстоянии. Более того – не просто чувствовать, а «видеть» источник Силы в момент ее активного использования. Она действительно лучшая «ищейка» из тех, кого я знал за последнюю тысячу лет, хотя бы по тому, что будучи носительницей «пассивного» дара, она до сих пор жива и, насколько мне известно, вполне благополучна.
Трещинки в побелке не бесконечны, а интерьер этой комнаты почему-то оказался лишен затейливой лампы, узор которой смог бы заинтересовать меня до конца разговора. Или которая позволила бы изобразить заинтересованность, потому что в данный момент важным и нужным мне было совершенно другое. Вернее, другая.
- И отвечая на поставленный вами вопрос, скажу, что не прибег к вашим замечательным во всех отношениях талантам потому, что не желаю светиться перед этими вздорными ба..женщинами как звезда на рождественской елке, и меня удивляет, почему этого хотите вы. А еще меня удивляет, на основании каких предпосылок, вы сделали вывод что пребывание именно с вами в одном номере, и, чего вы более опасаетесь, в одной постели, так желанно для меня?

Я смеялся. Легко и беззаботно, с удовольствием разделяя с ночью свое веселье. Искристые смешинки рвались из глубин существа, как искорки терзающего меня пламени, и я щедро отпускал их на волю, лишь бы они не задержались и не спалили меня дотла. Потому что лучше смех, чем презрение.
Смех очищает, успокаивает, позволяет разуму вновь взять взбунтовавшиеся чувства под строгую опеку.
Не дает острым камешкам увиденной на самом донышке ее глаз истины оформиться в тяжелые скалы преждевременного обвинения.
Мальта, рыцарский оплот, ты разрушительна для моего цинизма. Видимо только пройдя по твоей земле, можно вспомнить до какой степени ненавидишь предательство. Даже его запах, который смешивался с ароматом духов этой женщины, вызывал нестерпимое желание вымыть руки, а еще лучше, принять горячий душ, чтобы не осталось и следа на коже от ее прикосновений.
Но до чего, чертовка, хороша!
- Старый дурак! – воскликнул я и улыбнулся ей, будто приглашая разделить со мной это откровение. – Я старый самонадеянный дурак. А вы, к сожалению, так прекрасны и так, оказывается, наивны. Извините за резкость, Хайди, но раз уж мы с вами беседуем так неформально, то вам придется и это перетерпеть, потому как резкостей, предполагаю, впереди будет еще много.
Еще одна маска долой, да, Маркус?
- И чтобы избежать в дальнейшем недопонимания на этой почве предлагаю заключить соглашение, согласно которому вы не вторгаетесь в мое личное пространство, а я не вторгаюсь в ваше. – передразнил я ее, впрочем, не особо усердствуя с передачей интонации. Зато ехидства в моем голосе в этот момент было – хоть горстями черпай, - Блестящее предложение, особенно для нас, носителей «пассивных» даров, который вы сейчас так волнующе демонстрировали.
Я повторил ее жест, от шеи до ключицы, а потом повел пальцы дальше. Пара пуговиц рубашки бодро поскакали по полу. Я улыбался, не сводя весьма неблагочестивого взгляда с ее губ. Все как и несколько минут ранее, исключая только пол провоцирующего и расстояние. Я так и не потрудился встать.
- Вы же не только красивая, но вроде бы и умная женщина, Хайди. Если уж в вашем присутствии даже меня посещают несколько фривольные мысли на ваш счет, то неужели вы серьезно полагаете, что меня, в свою очередь, останавливают ваши щиты? – глаза в глаза и абсолютная серьезность, - Для нас невозможно « не вторгаться в личное пространство», потому что постоянно воздействовать на окружающих и «читать» их для нас естественно.
Ночь жила. Ночь стучалась в стекло, требуя впустить ее в комнату, где двое занимались совершенно не тем, к чему располагала эта влажная жаркая звездная южная ночь.
Но.. двое не слышали ее голоса.
- Леди, мы оба прекрасно отдаем себе отчет в том, что из нас двоих вы более «талантливы». Что в любую минуту вы можете атаковать меня и я буду послушно корчится у ваших ног, если того будет вам угодно. Но учтите на будущее, если уж решитесь стать моим личным врагом, я буду вашей марионеткой ровно до тех пор, пока это угодно мне. И, хотите верьте, хотите проверяйте, но заявление это абсолютно не голословно.
Жан, видишь, я честен на твоей земле. Практически абсолютно. Мальта действительно оплот благородных дураков.
- Это хорошо, что вы ознакомлены с обстоятельствами жизни Амазонок. Возможно, вы знаете и исторические предпосылки этих «обстоятельств». В таком случае, вам не придется объяснять для чего мне понадобилась именно спутница, и что роль ее в данной миссии заключается вовсе не в наведении дипломатических мостов, - текуче и быстро подняться, легким порывом ветра, от которого истошно забилась за спиной расстегнутая рубашка, преодолеть пару разделяющих нас метров и… ласково потрепать напарницу по макушке, безнадежно портя элегантную прическу, - Так что не будем ссориться, Леди, тем более по таким пустякам.
Развернуться и наконец-то распахнуть окно, впуская соленый морской бриз и пеструю какофонию человеческих голосов.

Это было.. подло.
Отвыкшее даже от подобий ласковых прикосновений тело застыло так, будто никогда и не знало движения.
Оказывается, мне этого не хватало. Оказывается, неожиданное прикосновение рачительно отличается оттого, что провоцируешь и контролируешь самостоятельно. Оказывается, от них таешь.
Я об этом забыл. Свято уверенный, что такого со мной больше никогда не повторится.
Мне захотелось опустить щиты. Впитать ее в себя без остатка. Раствориться в ней.
Безумию должен быть предел. И хорошо, что иногда его контролируют за нас. Невольно, но так уместно.
Она отстранилась и все закончилось.
Осталось горькое послевкусие одиночества и … азарт.
Дуновение ветра в открытое окно. Шум ожившей после дневного пекла улицы. Где и как среди этого различить мимолетное движение вампира?
Я поймал ее за руку и привлек к себе. Обнял так, как она не решилась сама, чтобы не осталось ни просвета, ни возможности для вдоха. Только на выдох. Вместе с которым в ее макушку полились слова:
- Это было не честно. Это было хорошо. Хорошо что Вам Абсолютно Все Равно. Хорошо, что вы не боитесь. Потому что мне понравилось. Касаться вас доставляет мне удовольствие. И я не собираюсь от него отказываться. В одностороннем порядке.
Сказать себе «хватит» сложно. И необходимо. Сказать себе «хватит» должно.
А выполнять свой долг это практически привычка.
Я отступил на середину комнаты. Что бы не слышать ее, не разбирать что и кому принадлежит, пришлось закрыться «наглухо». Мир поблек и стал равнодушно бледно-серым. Холодным как преддверие сырой нормандской зимы.
- Приятной прогулки. Постарайтесь вернуться к утру, - мой голос спокоен и дружелюбен, - Нам завтра предстоит сложный день.
Так просто улыбнуться и, считая разговор оконченным, снова развернуться к окну.
Ты коварна, южная звездная ночь.

И все же это было опрометчивым решением – взять себе в попутчицы Хайди, тем более оно стало таким теперь, когда я так не уверен в ней.
Это было нецелесообразным решением – идти на подобные переговоры на пару с возможным противником.
Это было слишком затратно – рассеивать внимание и эмоции на наблюдение еще и за ней и гадать, чью сторону она выберет, а главное когда это сделает.
Но мы шли по предрассветным улицам Валлетты, не прячась еще от светлой серости дня, и ощущение правильности происходящего не могло покинуть меня. Видимо, так сказывается прошедшая ночь, полная безделья и воспоминаний.
Полная странного не-одиночества.

Постучитесь и вам откроют. Постучитесь, приподнимите поля шляпы и огласите цель визита, обозначив головой вежливый поклон:
- Доброе утро, сеньорита. Мы хотели бы видеть сеньору Алехандру Мори.
Дождитесь пока еще безразличного:
- Вам назначено?
И заходя в просторный музейный холл, ответьте:
- Нет. У нас не было с сеньорой предварительной договоренности. Но уверяю вас, она несомненно обрадуется нашему визиту.
Выдержите оценивающий и насмешливый малиновый взгляд юной вампирши, так контрастирующий с ее вышколенным секретарским:
- Как вас представить?
И, наконец, назовитесь:
- Хайди и Маркус Волтури.
И можете наслаждаться секундной растерянностью, а потом искренним изумлением, густо замешанным на чем-то очень похожем на суеверный ужас. Наслаждаться, слыша как с грохотом рушатся за спиной последние «мосты».
- Я.. доложу, - и совсем не так уверенно, - Вы можете немного подождать?
- Вполне.
И можно спокойно идти вслед за излишне напряженной девочкой, перешагивать через бордовый кант, отделяющий экспонаты от ценителей, слегка пригибаясь проходить в низенькую, скрытую недавно обновленным гобеленом дверцу и, наконец, осматриваться в уже жилой части замка, отвечая на невнятные попытки оправдать ненужное:
- Приношу наши извинения за доставленное неудобство. Вы вошли с главных ворот, а другой дороги с выставочной части нет. Туристы…
- Мы понимаем.
Что бы на несколько минут оставшись вдвоем, сказать своей спутнице:
- Леди Хайди, что бы ни случилось в дальнейшем, помните, что некоторые решения принимаются только один раз.
Что бы встретить в ее глазах, на самом донышке, там, где плещется и буйствует несуществующая у бессмертных душа, безнадежную предопределенность.

Весть о том, что Алехандры нет на Мальте нам принесло излишне большое количество гонцов. Шесть рослых, исключительно красивых женщин, ненавязчиво рассредоточились по зале, своей настороженностью несомненно выказывая нам свое уважение.
- Госпожа Алехандра обещала вернуться к закату. Солнце поднялось уже достаточно высоко, а днем Валлетта очень многолюдна. Клан предлагает вам провести время ожидания в этих стенах. Если вы не против, то ваши апартаменты уже готовятся.
- Мы не против, - ответил я без раздумья и сразу за двоих. Потому что предполагал происходящее. Потому что наверняка знал, что будет дальше. Потому что очень не хотел, что бы одна вспыльчивая «ледяная» Волтури оказалась осведомлена более положенного. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Потому что то, что будет потом, думаю, меня уже не затронет. Мертвым нет дела до еще живущих.
- Тогда прошу, следовать за нами…
Два коридора и еще одна светлая гостиная, полная цветов и птичьего щебетания. Множество ярко-желтых говорливых птах свободно летающих под высокими сводами. Шум бегущей среди растений воды. И несколько закрытых дверей.
- К сожалению, традиции нашего племени не позволяют мужчине и женщине жить по соседству. Даже такой короткий срок. Лорд Маркус, вас проводят в гостевое северное крыло, уверяю вас, очень комфортабельное. Леди Хайди, для вас приготовлены покои в восточном крыле. Прошу сюда…
Это просто, сделать шаг. Это просто оставить за спиной женщину, к которой, не будем лгать себе, ты уже не равнодушен. Это просто, потому что знаешь – что бы не произошло, ей не причинят вреда. Ты уходишь для того, что бы она осталась в безопасности. Для того, что бы слегка уравнять давние счеты.
Дверь еще закрывалась. Я еще слышал ее, мою неслучайную напарницу, и возможно, она еще могла меня видеть, когда шею захлестнула петля гарроты. Тонкая металлическая петля.
Поздно было сопротивляться. Унизительно звать на помощь. Любопытно узнать, что будет дальше.
Этот замок был оснащен бункерными дверьми и электронными замками, но не имел ни одного лифта.
«Вампир на сворке» послушно шагал по многочисленным лестницам все ниже и ниже, чувствуя как с каждой ступенькой «улыбка» становится шире и глубже, и гадал, успеет ли он испытать на собственной шкуре традиционное мальтийское гостеприимство или его отсеченная голова бодро поскачет в подвал в одиночестве. Потому что вряд ли три молчаливые спутницы будут ее догонять.
От них веяло напряжением. Немного страхом. Немного гордостью за хорошо проделанную работу. Немного разочарованием, из-за того что древнее, тянущееся уже вторую тысячу лет противостояние заканчивается так обыденно. И совсем не пахло предвкушением садистских развлечений. Это смущало, ставило в тупик и.. возбуждало.
Перед нами с шорохом открывались автоматизированные двери. За нами оставались длинные похожие на раскормленных змей помещения, сплошь уставленные предметами искусства, стеллажами книг и антиквариатом. Создавалось впечатление, будто мне нарочно показывали все богатство клана, что бы я успел в последние часы восхититься, но впечатление, разумеется, было обманчивым и слишком эгоистичным. Эти женщины, единожды выбрав путь, не любили когда им предоставляют возможность повторного. Просто не было другой дороги. Просто эту тропу было удобно охранять.
В бытность свою инквизитором, я не однократно посещал разнообразные пыточные. И далеко не всегда как экзекутор или вопрошающий. Я по себе знаю, насколько живучи представители моего вида. И до какой степени можно изуродовать себя самостоятельно, если очень хочешь жить и быть свободным. Из любых оков можно выбраться, и не важно сколько костей своего тела придется сломать для этого. Даже из русской «лисы» или китайских шейных колодок можно было освободиться, и для этого не требовалось ничего сверхъестественного, всего лишь медленно последовательно смять по швам кости лицевого, а затем и мозгового отделов черепа. На что способна обыкновенная крыса, на то, безусловно, способен и вампир.
Я не ждал от судьбы неожиданностей. Мне, как истинному ценителю, было даже любопытно.
Но то, что за многие века приготовили для своего долгожданного гостя Амазонки было просто, изящно и.. фатально.
За низкой толстой дверью с очередным мигающим двумя разноцветными глазами цифровым замком, в залитой теплым искусственным светом коморке, среди упорядоченного антуража столярной мастерской меня ждали Объятия Девы.
Они дали мне возможность остановиться и насладиться новой встречей с властными и притягательными чертами, пусть и любовно отлитыми из металла. Всего несколько секунд, что бы «добить» пойманного врага. Что бы унизить убийцу, который сам будет казнен своей жертвой более чем семь веков спустя совершенного злодеяния.
«Я взгляну на мир твоими глазами, Апега, раз уж твои собственные навсегда остались в бездонном чреве океана».
Удавку так и не сняли. Лишь отстегнули от древка, когда я уже спиной вперед зашел в чрево своей темницы. Я так и не испросил снисхождения. Не от великой гордости, а просто потому что не люблю совершать напрасные деяния. Они же так ко мне и не прикоснулись, даже не втолкнули, мстительно насаживая на пятидюймовые трехгранные шипы, щедро украшавшие внутренности статуи. Позволили войти самостоятельно, и самостоятельно, медленно, пронзить себя ими..
Я не слышал, как ложилась полоса стали на торс моей Девы, как прикусывал дужку замок и поворачивался ключ. Я задыхался от боли. Кристально чистой. Яркой. Всепоглощающей.
Сомкнувшись, створки впились в мою плоть длинными стальными зубами. Они разорвали жилы. Они раздробили кости. Они превратили в лохмотья внутренние органы. Казалось, будь у меня сейчас возможность пошевелиться и тело осыплется мелко нашинкованное беспощадными шипами.
Я не мог даже застонать – такая внушительная снаружи, изнутри статуя оказалась невыносимо тесной. Будто вторая кожа. Звук оказался заперт вместе со мной.
Очагов повреждений было настолько много, что боль из невыносимой муки стала почти наслаждением. Абсолютом, терзающим упрямое не гаснущее сознание.
- Госпожа прибудет на закате. Ты будешь здесь ожидать ее решения.
« Да, я буду ждать», ответил я взглядом, ибо возможность видеть единственное, что оставили мне.
Боль накатывала волнами, то захлестывая с головой, и тогда Дева гудела от моего подавленного крика, переливчато, звонко, будто смеясь; то отступала, укутывая плечи мягкими крыльями надежды на то, что она больше не вернется.
Не привыкшее сдаваться тело билось в агонии регенерации. Бессмысленной и иссушающей. Кровь, что возможно еще понадобиться мне, расточительно уходила на попытку заживить многочисленные раны.
Не умеющее проигрывать тварное туловище врастало в статую, оплетая его собой, соединяя не соединимое.
На попытки предотвратить это уходили минуты и часы.
Остаться собой, а не кашей из плоти и металла, стало целью моего существования.
Я не видел, как часто открывается дверь и не считал как долго очередная пара надсмотрщиц тревожит меня своим присутствием. Я был чертовски занят дракой с самим собой за право сдохнуть так как хочется мне, а не так как получится у откормленной за последние несколько месяцев оболочки.
И поэтому я не сразу почувствовал ее. А может потому, что как «передающий» эмпат, она оказалась чрезвычайно талантлива.
Усталость. Почти человеческая. Стариковская. Усталость от жизни. Усталость от борьбы. Она подспудно точила боль, и полноправная повелительница моего сознания уступила настойчивости призванной гостьи.
Сожаление. Горькое, как воздух прогретой солнцем степи. Оно ворвалось в душу порывом раскаленного ветра, выжигая амбиции и стремления, расчищая путь искреннему глубокому раскаянию…
Вина. Тяжелая поступь ее бронированной пехоты накатилась на бастионы моего истерзанного сердца. Накатилась и отступила, поверженная.
Я не чувствовал вины. Глубоко эгоистичное древнее существо, с многослойными эмоциональными щитами.
Она стояла метрах в двух, с любопытством естествоиспытателя разглядывая мои глаза в прорезях женской личины. Среднего роста, средней комплекции, одна из многих в человеческой толпе, если бы не была вампиром. Это качество придавало ее обыкновенности совершенно очаровательные свойства. Неуловимости, текучести. Казалось, девушка менялась каждый миг своего существования. Я смотрел на нее и не мог запомнить ни ее черт лица, ни цвет ее волос.
В основном эмпаты бывают двух видов – «приемники» и «трансляторы». Первые постигали мир через чужие эмоции, вторые посредством своих чувств управляли миром. Щит и меч. Один корень и совершенно разные побеги.
Здесь и сейчас она была безусловно сильней, и безусловно обладала большей свободой маневра. Тем более что, как она считала, свою миссию уже выполнила, и теперь созерцала сломанную игрушку, работу своего разума.
«Игрушка» ей в этом не мешала. «Игрушка» судорожно просчитывала, как ей воспользоваться такой негаданной удачей. Потому что «игрушке» оказывается очень не хотелось подыхать в одиночестве.
Мне показалось это слишком дорогим подарком. Не достойным репутации моего Клана.
Мы начали действовать одновременно. Она постаралась внушить мне слезную жажду искупления. Я опустил щиты. Все.
Ее «подарок» ухнул в пустоту.
Невероятная глупость считать что эмпаты одни из самых безобидных разновидностей одаренных. Глупость, если знаешь, что для комфортного существования нам необходима не только человеческая кровь. Что бы защитить себя мы пожираем чужую душу по кускам.
Как «транслятор» слывет жестокосердным и толстокожим, так и «приемник» не может быть слишком убедительным. Если конечно многие века он не посвятил именно устранению этой огрехи эволюции. Я мог внушить. Выжигая себя без остатка, мог заставить кого-нибудь разделить со мной свои чувства. И этим убить. И себя в том числе. Но это была не большая плата за исполнение моего желания.
Я очень не хотел подыхать в одиночестве.
Если твои способности ограниченны, то не стоит замахиваться на многое. Внушать надо только то, что прочувствовал сам и что наверняка найдет отклик в чужом сознании.
Я был скуп на любовь. Все что касалось бесконечно любимой Дайдиме слишком драгоценно, что бы делить им с кем-то еще, тем более в сложившихся обстоятельствах. Хайди.. благосклонное отношение к ней еще не любовь… А остальные мимолетные женщины моей бесконечной жизни… я уже не помню их.
Я давно не взращивал в своем сердце дружбу. К тому же, уважение к другому достаточно сложно внушить. Гораздо сложнее чем страх, а ведь мне не надо чтобы «удача» в панике скрылась.
Я не знаю собачьей преданности. И «в своем уме» никогда не был покорным.
Зато моя ненависть широка и необъятна.
Моя ярость разрушительна.
Я щедро выплескивал этот ядовитый коктейль в мир, заполняя безумствующей силой коморку. Я видел как болезненно расширялись зрачки девушки, как отчаянно ее сознание борется с обрушившимися на нее шквалом. Как она постепенно начинает проникаться им.
А затем я поменял фокус. Из безвекторной, лишенной цели ненависти вычленил одну единственную нить.
Мы оба, истово, до самых истоков своего существования возненавидели.. Маркуса Волтури..
Я бился внутри своей Девы, так же как она билась снаружи. Я насаживал себя на шипы раз за разом, чувствуя глубокое моральное удовлетворение, что такая тварь еще способна испытывать боль. Она с мясом обламывала себе ногти стремясь выцарапать ненавистное существо из его стальной оболочки. Я хотел причинить запертой в статуе сущности как можно больше страданий. Она хотела ее уничтожить, разорвать, истребить даже дух его.
Мы оба выли и рычали, потеряв остатки человечности.
Это могло продолжаться часами, но кончилось всего за несколько десятков минут. В какой-то момент ее старания увенчались успехом, и ей удалось сбить замок. А может перекусить, потому что когда створки открылись, когда зубья с влажным чавканьем покидали мое тело, забирая с собой кусочки плоти, я увидел ее обезображенный рваными краями рот.
А она увидела меня.
Мы оба застыли на миг, переживая момент истинного ликования. Момент обретения цели.
А потом я, соскользнув со все еще пронзающих спину шипов, вывалился из Девы на нее, придавив собой к плитам пола хрупкую помощницу. Надежно фиксируя в захвате ее руки. Зажимая непослушными ногами стройные ножки. Уже не реагируя на почти нежную боль ее отчаянных рывков.
Один корень и совершенно разные побеги.
Я впился зубами в ее горло, ловя в широко открытых, темных глазах внезапно очнувшийся инстинкт самосохранения. Вынырнувший из дурмана ненависти и самоуверенности страх. Отчаянное желание жить.
Здесь и сейчас, обессиленный, истерзанный я был слабее ее, но она ничего уже не могла со мной поделать. Я был древнее. Опытнее. Безжалостнее.
Я никогда и не в чем не сомневался.
Она была еще слишком молода. Еще слишком свежо в ее памяти было первое и единственное обращение. Первая и единственная смерть.
Она слишком опустошила себя, и морально, и физически, освобождая меня, что бы успеть оказать серьезное сопротивление.
Я «выпивал» ее. Ее ужас, ее желания, ее омерзение и наивную детскую обиду. Всю, до суха.
Ее глаза остекленели, уже бессмысленно отражая мой взгляд.
Не с первой попытки мне удалось приподняться и сесть. Остатков запасенной крови хватило на то, чтобы регенерировать самое ценное – костяк и несколько основных мышц.
Девушка не дышала, не двигалась и походила более всего на исковерканную жестоким ребенком куклу. Но она была жива.
Я подтянул ее поближе к себе и уложил хорошенькую темноволосую голову себе на колени, погладил по гладким блестящим локонам.
Если все сложится удачно, то через несколько десятков лет к тебе вернется способность чувствовать. Если все сложится удачно, то возможно когда-нибудь мы встретимся с тобой вновь, и Маркус Волтури как следует скажет тебе "спасибо" за твою самоотверженную помощь.
Если все сложится удачно.
Цифровой замок на двери помигивал разноцветными глазами, и я не имел ни малейшего представления о том, как его открыть.

В мире осталось слишком мало вещей и явлений, которые я воистину не терплю.
Одно из них предательство. Даже аромат его, коим так недавно явственно повеяло от моей бесценной спутницы, вызывало отвращение. Возможно потому, что за долгую, насыщенную жизнь я неоднократно сам бывал грешен им. Или потому, что еще чаще ощущал на себе его липкие холодные объятья.
Другое – ожидание.
Не переношу. До белой пелены перед глазами. До кисло-горького, как несвежая кровь, привкуса во рту. Каждый, потраченный впустую миг, удлиняющий дорогу от замысла до его воплощения, приводит меня в состояние тихого бешенства. Ожидание противно самой природе моей, но… нетерпимость к порокам и их поклонникам это слабость. Которой не должно быть у по-настоящему жизнелюбивого существа.
Я приучил себя ждать. За невозможно долгие века выпестовал в себе отвратительно-ленивую медлительность. Я заставил себя находить в неспешности особый вид удовольствия.
Любопытство.
Сидя на полу вполне уютной темницы, словно любимую кошку поглаживая нечаянную спасительницу по шелковистым волосам, ощущая боль от слишком истощающей и от того затянутой регенерации и беспомощно гипнотизируя неприступный замок, я гадал какое из двух событий произойдет первым.
Мне оторвут голову прелестные хозяйки этой юдоли скорби.
Или я успею в очередной и, несомненно окончательный, раз сойти сума и сдохнуть в агонии «слияния» совершенно самостоятельно.
У первого события вероятность была явно больше. Злополучная дверь блокировала не только выход, но и глушила звуки и даже начисто притупляла мне «обоняние», так что любое вторжение, окажется для меня полной и весьма неприятной неожиданностью.
Но все же я больше склонялся ко второму исходу. В тихой пустой комнате я явственно слышал, как осыпаются «кирпичики» моих щитов в бездонную пропасть души «принимающего» эмпата. В скучной, и не слишком выразительной каморке, меня начинали одолевать желания, одно другого краше и ярче, разнообразные, противоречивые и совершенно чужие.
Законная расплата за превышение дарованных сил. Стать марионеткой собственных возможностей.
Часы утекали вслед за минутами. Поздно было сожалеть о том, что Амазонки не выбрали себе более уединенное место для резиденции. Присутствовала даже некоторая лихость в том, чтобы оказаться «открытым» эмпатом в центре туристического города в самый пик сезона. Давненько со мной такого не было. Не ошибусь, если скажу что практически никогда. По крайней мере, в таких масштабах.
Так что время шло, я ждал, с некоторой даже долей азарта, когда наконец дождался…
Я допускал возможность, что она придет. Если быть честным – то в закоулках сознания можно было даже найти рожденную именно моим разумом надежду что она придет. И рожденный же именно мной страх, что придет именно она.
Потому что я не знал, в каком качестве сейчас выступает Леди Хайди.
И ни ее колкие слова, ни ее встревоженный взгляд, ни оглушенная чужой силой провожатая не могли убедить меня в том, что Младшая Леди целиком и полностью на моей стороне. Паранойя древних неизлечима, как ни смотри – хоть сидя, хоть стоя.

Принесенная ею кровь терпко пахла молодым вином и горчила вожделением. Впрочем, чего я хотел, если набрана она была вампиршами исключительно для собственных нужд? Если не можешь перестать чревоугодничать, то на охоту стоит отправляться самому. Так что пей что дают, Марк, а в данных обстоятельствах еще и благодари за подобный нектар.
Кстати, о благодарности.
Уже опрокинув в себя добрую половину кувшина я заставил себя остановиться и сделать один длинный неспешный глоток. Что бы после, вновь опустившись на пол, осторожно приподнять темноволосую голову «совести» и вместе с поцелуем в израненный рот влить немного животворящей жидкости. Что бы насильно заставить ее нежелающую умирать плоть начать наконец-то собственную регенерацию.
- Вместо «спасибо».
А затем..
- Хайди, вам не к лицу склочность. Она вас простит, - несколько шагов что бы наконец-то замереть на пороге, так неожиданно доступном. – Надеюсь, вы не против сейчас вернуться в гостиницу? На сегодня, наш визит можно считать оконченным.


Обратную дорогу я не помню. Как четко характеризует мое состояние одно новомодное словечко – двигался я на автопилоте, плывя в постепенно густеющем разноцветном мареве чувств, отчаянно кутаясь в жалкие останки собственной защиты, и ничем более не интересуясь, кроме как единственным «родным» желанием оказаться в относительном одиночестве.
Полагаю, что именно за исполнение этого желания, а вовсе не за открытую дверь, я буду глубоко и искренне благодарен Хайди Волтури. Женщине, которой совершенно невообразимо как удалось провести нас практически через весь город в разгар яркого солнечного дня. Женщине, которой оказавшись в номере, я бесцеремонно вручил ее собственную сумку и повешенный на плечики в шкаф «вчерашний» костюм, с далеко не вежливым напутствием:
- Рекомендую снять другой номер. Сегодня наши с вами мечты о раздельном проживании абсолютно совпадают.
Что бы не дожидаясь ответа самому ничком рухнуть на одну из кроватей, уже не слыша как трещит под сведенными судорогой пальцами взбитая горничной подушка. Что бы уже не сожалеть о невозможности привязаться к этой самой кровати, а еще лучше приковать себя к ней цепями. Потому что с момента как закрылась за нами дверь номера персонально передо мной распахнулась другая, ведущая в безумный эмоциональный ад, с мелодичным именем Валлетта.

Ярко-фиолетовый вкус печали. Нежная радость цвета лайма. Страсть, ограненная бриолетом. Адажио измены в пастельных тонах.
..я растворялся в этом старом безвольном городе…
Переливы равнодушия в хрустале обиды. Черные росчерки пера скуки. Желтые тени гнева на синем бархате верности. Турмалиновая лень.
Конница мчалась, разбивая копытами морскую гладь, прямо на восход, туда где окунала в небо лебединое крыло земля. На высокой скале, под сенью чинары старый иезуит ритмично постукивал ветхой сандалией и напевал : «Shout, Shout, Let it all out these are the things I can do without. Come on, I'm talking to you,…»
Кислые-кислые слезы белоснежного листа любви. Терпение фа-мажор. Медовые капли страха. Холодный бриз смеха в раскаленной лаве гордости.
…это не больно. Это высшее наслаждение, стоит только смириться. Отречься, от себя, от прошлого, от настоящего и согласиться стать единым с этой землей, с этой плотной горько-соленой водой, с этим безупречно-высоким небом. Согласиться разделить будущее с этими смешными, хрупкими и бесконечно жизнелюбивыми существами, чья горячая кровь так часто целовала твои губы. Впрочем, личностные местоимения уже не уместны. Меня нет, ибо всегда есть мы – сотни и тысячи ежесекундно изменчивых душ, каждая из которых Я…
Воздушная сладость раскаянья. Мягкая рыжесть первой влюбленности. Персиковая усталость.
… я «просыпался» и «засыпал», смеясь, стирал со щек чужие слезы, горел чужой жадностью, увечил себя из-за душившей чужой зависти, бился в агонии чужой похоти, и снова падал в пестрый водоворот чувств и желаний. Валлетта для меня стала подобием переливающегося мыльного пузыря, который так радостно в последние пару столетий запускает в небо ребятня. Валетта мчалась по моей измученной веками одиночества сущности в ритме пасадобля, оставляла за собой руины благоразумия и прочные нити новых «стен», будущих «щитов», в действительности могущих стать самой надежной из темниц, если бы в радужном мареве не звала меня по имени прекрасная женщина с отливающим темным багрянцем взглядом. Если бы не были такими родными ее нежные заботливые руки. Если бы не скрывал ее лицо светлый водопад волос всякий раз когда я называл ее «моя Дай».
Мне слишком многое нужно было сказать этой женщине, что бы позволить себе безвозвратно слиться со всеми кто когда либо жил, живет и будет жить в этом городе….
Летящие песчинки сожаления. Токката веры. Горько-клубничное танго надежды.
… У старого иезуита было хитрое гасконское лицо, а на пальце сверкала печать гроссмейстера. Чинара шелестела листвой в такт перестуку копыт летучей конницы, а мимо скалы, по глубокому синему морю плыла бесконечная вереница крестов, с распятыми на ней обезглавленными телами. Вечная память нашей последней войны. Вечный укор ему, ждущему своего друга на этом перепутье миров. Напрасно ждущему. Ты не святой, Жан, но глубин моего греха тебе не испытать никогда.
Жан Паризо де Ла Валлетт покачивал ветхой сандалией и напевал: «Shout, Shout, Let it all out these are the things I can do without. Come on, I'm talking to you,…»
Возвращение в этот пласт мироздания было мучительным. Наверное еще никогда я не испытывал себя настолько дряхлым существом. Настолько безнадежно сытым, невозможно бессильным, и, вместе с тем, абсолютно защищенным. Путь до душевой был подобен исходу иудеев из Египта. А из ванной до сумки с вещами – равен по продолжительности Войне Роз. Но стоило спуститься по лестнице вниз, вдохнуть солоноватый вечерний воздух Мальты, ощутить под тонкой подошвой ботинок брусчатку мостовой, что бы понять – в этом городе теперь я могу все. Потому что этот город и я – одно и тоже. Отныне и навеки.

Мальчики на побегушках во все времена одинаковы и совершенно не важно как они передвигаются – босым бегом, верхом или за рулем. Если такого убедительно попросить передать пустяковое послание, то можно не сомневаться, адресат будет извещен в ближайшее время, сколько бы спеси из посыльного не пришлось бы для этого вытряхнуть.

- Добрый вечер, Маркус, - глубокий голос креолки отразился от высоких сводов Церкви Иезуитов , постучался в высокие стрельчатые витражи и вспугнул огонек лампады в пресвитерии. - Извини, доброго здравия не пожелаю, мы же все-таки враги, не так ли?
Я не посчитал нужным вставать в ее присутствии. Зато подарил Алехандре долгий и очень далекий от дружелюбия взгляд. Вернее не столько ей самой, сколь ее спутнице, молчаливо возвышавшейся почти на целую голову за спиной своей маленькой ладной Повелительницы. Анастас, белесая скандинавка с греческим именем, с пронзительно-алыми, словно свежее пролитая кровь глазами, нахально проигнорировала мой интерес. Среди узких кругов ходили упорные слухи что Правая Рука Повелительницы давно перешла рамки простой телохранительницы и подруги, но чувствуя их сейчас, я мог с точностью утверждать – их отношения далеки от нежности влюбленных. В храме пахло нервозностью Анастас и удивительно неуместным ликованием Алехандры.
- Враги, это громко сказано, Мори. С роли добычи твой клан еще никто не переводил, моя дорогая.
- По моим сведениям, Маркус, Твой клан теперь заинтересован в нашем партнерстве. И, исходя из той настойчивости, с которой ты в последнее время ищешь встречи со мной, мне кажется, что тебе об этом прекрасно известно. Так каково тебе, Марк, выступать в роли просителя, а?
Ножка стула скрипнула по плиткам пола, когда она подвинула его, что бы сесть.
- В новинку, - честно сознался я, - Желание Аро видеть именно вас в роли наших союзников поставило меня перед нелегким выбором. – Небольшая пауза, что бы полнее ощутить всю шелковистость ее заблуждения, - И я до сих пор его не сделал, Алехандра.
Тревога вкусно пощекотала горло. Нервозность Анастас превратилась во вполне явную готовность сражаться. Дым от свечей дрогнул и стал опускаться вниз, все явственнее слух начали тревожить отдаленные голоса. Телохранитель собралась атаковать.
Глупая женщина. Эмпату не нужны ни слух, ни зрение.
- И исходя из того гостеприимства, с которым ты вот уже второй раз встречаешь меня, Мори, выбор будет явно не в твою пользу.
Мне всегда нравился изгиб ее полных губ, особенно когда она думает о чем-то неприятном. Сейчас подчеркнутые темно-красной помадой они изогнулись, застыв на грани между растерянной улыбкой и гримасой ярости.
К голосам присоединились вполне отчетливые тени, мечущиеся не только по светлым стенам и углам, а подбирающиеся все ближе к нашему пятачку перед алтарем. Интересно, сопричастность к миру иллюзий один из основных критериев для Амазонок? Тогда зачем им нужна Хайди? Или они догадываются, что Младшая Леди сама является самой лучшей иллюзией себя?
- Ты опоздал, Маркус, твоя спутница уже согласилась на договор. Нам осталось только определиться с ценой.
Что может спугнуть призраков? Смех. Радостный, звонкий, безудержный. Я от души хохотал, не заботясь о том, что бужу так сладко спящего сторожа.
- Алехандра, мой клан никогда не имел к нашей маленькой войне совершенно никакого отношения. На протяжении последних семисот лет я истреблял твоих сестер, а потом и дочерей исключительно по собственной инициативе и для своего удовольствия. И то, что ты заключила договор с Волтури, еще не означает, что я прекращу свою увлекательную охоту. – Тени подобрались непростительно близко. Я видел какими яркими, будто подсвеченными изнутри огнями инквизиции, стали глаза Анастас. Еще немного и у нас совершенно не останется времени для разговора. А Аро вряд ли обрадуется разобранным по частям «союзникам». – И пожалуй, светлая головка твоей дорогой подруги, если ее хозяйка немедленно не прекратит баловать, станет моей маленькой компенсацией за чудесно проведенное вчерашнее утро.
Она долго смотрела на веселящегося меня. Она долго боролась с собой, со своим желанием попробовать – а вдруг все же? Вдруг именно в этот раз все получится и ненавистный Волтури сгинет в разведенном для него погребальном костре? Вдруг больше не придется оплакивать своих сестер, ушедших во тьму по его вине?
Алехандра была умна. Легко считать минувшие мирные столетия. Гораздо страшнее жить столько сколько она в постоянной войне.
Я не так щедро одарен. Я хитер и безумен. А еще я знаю, чего ты хочешь раньше тебя самой, Мори.
- Анастас. Выйди.
В обитаемых храмах двери не скрипят несмазанными петлями. Они открываются бесшумно и бережно вновь сливаются друг с другом.
- Зачем ты позвал меня, Маркус. Только лишь затем что бы в очередной раз унизить? Или скажешь, что так соскучился, что только для этой встречи покинул стены своей обожаемой Вольтерры?
- Позвал потому что действительно хотел увидеть тебя, Алехандра. Услышать. Что бы предложить сделку.
- Договор уже заключен. Наш клан согласен охранять Вольтерру и предоставлять любую другую поддержку Повелителям. О какой сделке еще может быть речь, Маркус?
- О нашей с тобой, Алехандра, о нашей. А суть соглашения будет такова – ты и твой клан оставляет Леди Хайди в покое и забывает о своих навязчивых предложениях, а я со своей стороны, постараюсь поумерить на время свою кровожадность в отношении твоих подопечных. – это так просто, когда ее лицо близко-близко, а зрачки темно-вишневых, почти черных глаз начинают расширяться, и ты точно знаешь, что виной тому глубоко запрятанный, почти задушенный, но уже въевшийся в ее плоть страх, - Но только на время, Мори. Время, которое Хайди проведет со мной. Думаю, в твоих интересах, что бы оно было как можно длиннее, да?
Вот теперь можно уходить и посмотреть наконец-то этот злополучный договор. И если не успею «остыть» к моменту встречи, то и высказать этой своенравной девчонке, все что думаю о ее необдуманных поступках откровенно унижающих ее повелителя.
- Маркус, но ты же понимаешь что это абсурд, в конце концов, я воин, а не сваха!
- Понимаю, Алехандра, я все понимаю. Но главное что бы ты поняла – я не шучу.

От Церкви Иезуитов до гостиницы и вправду было всего несколько сотен метров, хотя мне показалось что не более пары шагов. И, кажется, дверь ее номера то же была заперта. Но что такое тонкая пластина замка против жаждущего знаний вампира? Мелочь, не стоящая внимания.
- Леди, может вы все же соизволите показать мне некое письмо прежде чем мы вернемся в Вольтерру? Или вас придется обыскивать?
Вежливо? Вполне, учитывая обстоятельства. Правда, если их учитывать до конца, то неплохо бы напомнить себе что на дворе ночь, а перед тобой всего лишь гостиничный номер в центре города, а не осажденное фортификационное укрепление, за пару веков до того как были задуманы мобильные телефоны.

В праве ли мы всегда сдерживать свои желания? Не кощунствуем ли мы против мироздания, подменяя истинные свои чувства ложной моралью общества и своими заблуждениями о подобающем?

Показное равнодушие, и еще более наигранная холодность, когда по нервам бьет и ее злостью, и обидой, вероятно вполне обоснованной, и ершистой растерянностью, не всегда приводят к ожидаемому результату. Высокомерие не сменяется злостью униженной гордыни, а буйные всплески темперамента не угасают под ледяным ливнем безразличных слов.
После насыщенных дней недавно минувших ее фальшь вызвала во мне только одно – непробиваемую наглость.
Позволив авиабилету свободно спланировать на пол, я еще и с удовольствием наступил на него, когда направился к кровати – мягкой, душистой и вполне обжитой хозяйкой номера, - на которой мне вполне удобно было прочесть этот злосчастный договор.

Нет тех королей, которые смогли бы сравниться с нами ни долголетием, ни разнообразием полученных от жизни уроков. С истинно монаршим величием я проигнорировал красноречивый жест Хайди, предпочтя ходьбе из одной однотипной комнаты в другую стационарное полу лежачее положение, а повторному прочтению письма, весьма тщательное визуальное изучение притворщицы.
- Оставьте дверь, Хайди. На фоне ожидаемого дебоша, который произойдет здесь через пару часов, когда Вы будете лететь в Вольтерру, ее повреждения окажутся совершенно не значительными.
Пожалуй, Алехандре будет сложно. Пожалуй, она неоднократно попытается освободиться от навязанной ей сделки. Пожалуй, Хайди скоро окажется осведомлена о таких мельчайших ее подробностях, о которых я и не могу сейчас представить. Пожалуй, в моих интересах немедленно в слух поблагодарить Младшую Леди за свое спасение, заверить ее в том, что само собой разумеется, теперь она может рассчитывать на ответную любезность, и вежливо выставить куда-нибудь подальше от себя, к примеру на ту же Аляску. Потому что под влиянием минутного азарта, я завязал такую игру, последствия которой пока еще не предсказуемы. Но… это же так заманчиво.
- А пока, я предлагаю скоротать время вашего ожидания за чем-нибудь приятным, Леди, - это так просто, оказаться с нею рядом. Так замечательно просто обнимать ее за узкие сильные плечи, чувствуя грудью прямую напряженную спину, шептать в изящное ушко, отягощенное бриллиантовой гроздью и видеть, как тревожит твое дыхание легкие пряди у виска. - К примеру, как вы будете объяснять Аро, для чего заключили столь невыгодный для Клана «договор о намерениях», и почему вы сделали это самостоятельно? - это так будоражеще просто знать, что она в любой момент может оказать сопротивление и все же чуть-чуть направлять ее в сторону кровати. – У вас замечательные духи, Леди. Очень приятные, как и вы. И думаю, мы с вами получим непередаваемое удовольствие, если все же сможем придумать внятное объяснение, почему этот юридически верный до последней запятой договор оказался составлен прежде, чем мы вообще завели речь о своих намерениях. Вы же не говорили Алехандре что собираетесь заключить с ними соглашение? Нет? И я, честное слово, не говорил. Поэтому мне очень хочется, - это так не просто делать то что должно, когда ароматная нежная кожа настолько близко, что так и тянет попробовать ее на вкус, - очень хочется знать, в чью же пользу оно составлено.

Чем дольше длится ночь, тем ярче кажется рассвет. Чем медленнее течет река, тем дальше до ее дна.
Чем меньше преград между мужчиной и женщиной, тем туманнее становится истина.
Ловить дыхание на губах и невольно улыбаться ему. Чувствовать как все туже становятся нити выбора. Знать что предвкушение победы, зачастую дороже ее самой.
Есть игры, в которые не стоит играть, не будучи готовым проиграться в пух и прах.
Она приняла для себя решение, полностью успокоившее ее, и теперь язвила. Боги павшего мира, она даже пыталась угрожать мне, прекрасно зная, что я гораздо чаще убиваю женщин, чем сплю с ними. И как этой независимой кошке объяснять, что ее визави под влиянием своего настроения может, как воспылать благоговением к карающей его длани, так и оторвать ее по самое чудное округлое плечико, что бы неповадно было, да и просто в качестве сувенира?

Иногда, что бы добиться результата, надо действовать по предложенным правилам, даже если тебе этого не хочется, и ты вообще играешь в совершенно другую игру.
Разорвать дистанцию, и закрыть наконец-то дверь, намертво вставив в пазы покореженный замок. И потакая ее капризам заново надеть все маски, приличествующие и подобающие, зная что в ярком электрическом свете контраст между недавней «жизнью» и привычной домашней «заторможенностью» выглядит пугающе резким. Беспощадным, как и полностью лишенные интонаций слова:
- Сир? Неужели вы все же соизволили вспомнить об этом? - кажется, подобный разговор уже был, кажется всего несколько дней назад, и тем не менее… - Или вы не забываете, а лишь трусливо прячетесь за титулами и регалиями, когда не хотите отвечать на поставленные вопросы? В таком случае вы вынуждаете усомниться в вашей лояльности и предположить что для того чтобы узнать зачем вы самовольно пошли на соглашение и в каких целях подыгрываете провидице Амазонок требуются несколько другие меры, нежели дружеский разговор.
Разумеется это был шантаж, разумеется не всерьез, потому как обычно своих «подопечных» я заранее не предупреждаю. Мне просто была любопытна как ее реакция, так и важность поставленного ей Алехандрой условия. Которое, несомненно, было, или я плохо знаю свою бывшую ученицу.

Я люблю свой дар. Это непередаваемое удовольствие быть эмпатом. Особенно в такие моменты как сейчас. Две гаммы чувств. Две палитры состояний. Квадратичное наслаждение.
Я ожидал подвоха, и, в принципе, был готов к неожиданностям.
Как оказалось не ко всем.
Диким стал не сам поцелуй, в сущности, вполне и вполне целомудренный, а собственная реакция на него.
Мир перевернулся. Это не красивая фраза и абсолютно не физическое положение тела в пространстве.
На какой-то крохотный миг я стал ею, и, в то же время, остался собой. И сдерживаясь, чтобы не ответить ей, что бы остаться неподвижным и хотя бы внешне равнодушным, я растворялся в легких движениях губ, в коротком, поверхностном дыхании и в собственном боязливом изумлении.
Я забыл как это бывает. Когда где-то глубоко внутри разгорается жадное, жестокое, безрассудное пламя, которое не утолить ни чужой болью, ни чужой кровью.
Я очень не хотел вспоминать. Как сводит спазмами тело, как теряется контроль над разумом и первенство берут инстинкты, древнее чем сам мир.
И тем не менее.. Скользящие, летящие прикосновения, ощущение прохладных ладоней на своем лице, зеркальное отражение ее чувств, сводящих с ума своей простотой и искренностью.. Иногда миг, это очень много.

- Хитрая маленькая дрянь, - прикрыть глаза, ибо они всегда были красноречивым опровержением приросших к плоти карнавальных масок, - Наглая самоуверенная стерва.
Что проще всего выплавить из пробудившегося желания? Правильно, ярость. Чистую, жаркую и невероятно вкусную.
- Не волнуйтесь Леди, это послание, я передам адресату самостоятельно.
Шагнуть навстречу. Заглянуть в глаза и улыбнуться. Коснуться упругого светлого локона и осторожно расправить его, одновременно больше всего желая собрать в горсть тяжелую копну, намотать на руку и оттянуть назад и вниз, чтобы запрокинулся подбородок, открыв беззащитное тонкое горло. Которое так легко разорвать. Которое так сладко пробовать на вкус, чертя цепочку следов от ямочки под ухом, до распахнутых крыльев ключиц.
- А вы, похоже, решили, что нашли себе новую игрушку? – еще шаг, почти в плотную, - Что ж, не отрицаю, что это весьма увлекательное заблуждение, которое пребудет с вами ровно до тех пор, пока некоторые долги не будут выплачены. Только ради бога, если вы все еще верите в него, не стоит больше беспокоится о моей скромной персоне. Я как–то дожил до встречи с вами, и вероятно, буду жить после вас, и сомневаюсь что существование мое будет менее бурным.
Билет домой все так же сиротливо лежал на полу, вполне пригодный, если изменить паспортные данные улетающего. На костре я видел такую поддержку и помощь.
- А теперь слушайте внимательно, Хайди. Вы немедленно возвращаетесь в Вольтерру, радуете своего Повелителя успешным выполнением задания. И как можно скорее забываете, что в последние пару лет вообще летали куда-то в сторону Мальты. Амазонки больше не ваша забота.

Мальта. Валлетта.

Сесть в кресло, вытянув ноги, удобно устроить на подлокотниках руки и только после этого, не стесняясь, в голос, захохотать. Давненько на меня так не злились. Давно «заторможенный» братец Волтури одной короткой тирадой не вызывал на свою голову столько обиды и гнева. Только ради этих нескольких мгновений, когда Хайди отчетливо печатая шаг, будто вколачивая острые каблучки свои в кого-то живого и ненавистного, покидала еще уютную гостиницу, стоило лететь на Мальту, сидеть в Железной Деве и испытывать на себе то ли заботливую жалость, то ли жалостливую заботу, или другой вид пресловутого женского издевательства.
Ради этого и минувшего поцелуя, по вине которого дурная сила клокочет в теле и настойчиво требует выхода любым варварским способом. Предстоящий небольшой погром, в этом плане меня абсолютно устраивал, а пока..
Половина четвертого утра не считается подходящим временем что бы совершать деловые звонки, но что сделать, если самолет уже взлетает на рассвете, и погрузиться в него я должен до того, как начну озарять округу своим неземным светом? Только достать из кармана мобильный телефон, чья память не хранит ни единого номера, а сим-карта оплачена всего на несколько коротких минут международного разговора. И разбудить. И узнать. И поощрить. И попрощаться.
И наконец сообразить каким чудным образом повредить противопожарную сигнализацию, что бы разведенное в коридоре, и несколько удручающе быстро освобожденных от постояльцев номерах, пламя, начало пожирать отделку этажа, без угрозы быть немедленно залитым дурно пахнущей пеной.
Небольшой, почти прощальный намек….

Мальта. Валлетта – Новая Зеландия. Окленд.

Дабы скоротать время в полете, уж коли природой предопределено мое недремлющее бытие, я купил «в зоне беспошлинной торговли» книгу. Практически первую попавшуюся, лишь бы была потолще.
Выбор пришелся на что то черно-красное, стильно залитое подтеками крови и разбросанной по обложке символикой. Предполагал что-то вроде Mein Kampf или переиздание «Молота Ведьм», а попал на какую-то жутко-ироничную вампирскую сагу.
Муть, скажу я вам, редкостная. Даже финансовый отчет моего благотворительного фонда не так веселит порой, как это, с позволения сказать, произведение. Но перелет благодаря ему действительно прошел незаметно. Я так увлекся слезливым жизнеописанием главной героини, что едва было не опрокинул в себя принесенный стюардом джин. Хорошо хоть опомнился вовремя, а то сытный ранний завтрак из злополучного отельного клерка был бы безвозвратно испорчен.
Я скряга, и улыбки Младшей Леди отныне должны быть адресованы только мне.

Новая Зеландия. Окленд.

Гертруда Бритхард поздно приходила домой – под утро, что свойственно людям полусвета. И что совершенно естественно для почти столетней вампирши, наделенной редким даром провидца. Панорамные окна ее квартиры в небоскребе открывали прекрасный вид на залитый солнцем город и синюю даль бухты, так что я неплохо скоротал часы ожидания.
- Маркус Волтури, полагаю, - сказала она, по-домашнему обыденно скидывая с ножек узкие туфельки и пристраивая сумочку на трюмо у входа. Топтавшийся за ее спиной холеный мужчина увидев полуобнаженного меня, возлежащего на тахте и умиротворенно попивающего донорскую кровь из кофейной чашки, поспешил ретироваться без слов. Это радовало, потому что не пришлось объяснять насколько мне не хочется через несколько часов тратить время на прогулки по магазинам в поисках новой, устраивающей и цветом и фактурой рубашки. Потому что имеющаяся будет по обыкновению безвозвратно испорчена.
- Именно. А вы полагаю, провидица Клана Амазонок Старого Света?
- Истинного Клана, прошу заметить, - крупный жемчуг бус застучал по стеклу кофейного столика. Женщина, подобно мне, не стесняясь, разоблачалась и я не видел смысла ей в этом мешать. Гораздо лучше, когда ничего в пылу борьбы не мешается под ногами и не превращает захватывающее зрелище схватки в нелепость акробатических этюдов. – Как вам город? Понравился? Я очень люблю Окленд. Здесь замечательно живется – красиво, комфортно и, в известном смысле, просторно.
- Наше племя почему-то не жалует этот континент. Здесь слишком много солнца. Но я бы тут задержался.
Гертруда была удивительно спокойна. В ее эмоциональном фоне преобладали ярко-малиновые всполохи любопытства, блеклая серость умиротворения и кислая как недозрелое яблоко уверенность. Приятно конечно, но это она, право слово, зря.
- Ну да, облюбованная вами Италия тоже не слишком пасмурная страна. Убивать меня будете?
- Возможно. Вы мне нравитесь.
- Вы мне не очень. Я много про вас знаю, и все неприятное. Но если желаете…
- Не желаю. – я поставил чашечку на пол и встал. Немки все-таки крупные женщины, и что-то в последнее время везет мне на блондинок, - Мне нравится то, что вы меня совершенно не боитесь.
- Потому что знаю, что со мной все будет хорошо. Я буду жить и буду счастлива. Я видела это.
- Ну раз видели…
Кто мы такие что бы спорить с судьбой?

Новая Зеландия. Окленд.

Чайки давно живут в городах. Тихоокенаские они крупные, снежно-белые. Хитрые что твои Каллены.
Они не любят подниматься высоко, но сегодня их кормили деликатесом и прямо под парапетом разворачивалась настоящая бойня за право обладать сморщенным сочным кусочком.
Мы не в силах спорить с судьбой. И внизу, в залитой солнцем квартире лежало вполне живое тело красивой женщины. И, пожалуй, кость черепной коробки ее уже начала срастаться.
Белые птицы с удовольствием склевывали с рук мелко нарезанный мозг вампира. Лобные доли и часть гипофиза. Я так и не нашел участок, отвечающий за дар. Пришлось удалить все, что могло являться носителем памяти.
Не люблю, когда кто-то что-то точно знает наперед. Это угнетает. Это обесцвечивает вкус к жизни.
Мозг рано или поздно регенерирует. И будет она жить и возможно даже будет счастлива. Кто-то, в теле Гертруды Бритхард.
Солнце заливало город. До перистых легких облаков было рукой подать. С крыши здания мир казался маленьким перевернутым блюдцем, по раскрашенным стенкам которого капля за каплей стекает чье-то время.

Новая Зеландия. Окленд. – Мальта. Валлетта.

Обратно лететь было скучно. Книги покупать я больше не рискнул, а припасенных в дорогу газет хватило всего на пару часов вдумчивого изучения. Надо было приобрести ноутбук, но я вроде как был на отдыхе, и заниматься делами семьи сейчас не было ни малейшего желания. Клан подождет. Хотя бы до посадки.
Я думал о Хайди. И бесновался почему вообще о ней думаю. Пытался отстраненно анализировать происходящее и снова начинал психовать, едва не выворачивая подлокотники кресла и крепления ремня безопасности, потому что не понимал. Но это было приятно. Это было ново для меня.
Солнце пряталось в глубинах средиземного моря, когда из таксофона аэропорта я набрал еще один номер.
- Мори. Доброй ночи. Я снова хочу тебя видеть.

Валлетта. Побережье.

Пятьсот три, пятьсот четыре, пятьсот пять, пятьсот шесть…
«Лягушечка» гулко стукнула о борт патрульного катера и затонула. На катере включили прожектор но ни диверсантов, ни мин, всплывших со времен Второй Мировой, нидругих инородных тел под кормой не обнаружили.
Я нагнулся за новым плоским голышиком. Пока гулял и дышал во всех отношениях целебным морским воздухом, с ароматным душком выброшенных прошлой бурей на берег водорослей, запустил семнадцать штук. Рекорд ночи – тысяча тридцать широких прыжков. Потом мне стало скучно и я принялся прицельно обстреливать катера. Это скоротало ожидание.
Галька шуршала под ее поспешными шагами. Алехандра почти бежала и весь берег полнился ее удушливым гневом.
- Как быстро разносятся новости. И снова доброй ночи, Мори. Анастас, ты как всегда неповторима. До жути.
- Мерзавец! Это ты так выполняешь договор?
Хорошо хоть руки не распускала.
- А ты чего ожидала, Алехандра? Научилась обманывать мой дар и решили что теперь точно влезешь на нашу шахматную доску как полноценная фигура? Забудь. Я никого не убил. И даже серьезно не покалечил. Девочка-эмпат через десяток другой лет снова будет служить тебе верой и правдой. С Гертрудой правда будет посложнее, но надеюсь теперь ты знаешь, что науськивать на Волтури своих деток не хорошо?
Прекрасно, что она не стала притворяться, будто не понимает о чем речь. И взгляд прятать не стала.
- Я выполню договор. Как и обещала.
Ночью море черное-черное, и небо черное. И звезды всюду. Когда-то глубину не освещали равнодушные желтые прибрежные огни. Когда-то так легко было спутать соленую горечь волн с пронзительной небесной высотой. Перепутать звезды с их отражением.
- Я недавно встретил Зафрину. И надо же, она меня не узнала. Все меняется, да, Алехандра? Все забывается.
- Не всё и не все. Они сбежали. На свой страх и риск, когда жизнь здесь стала не выносимой. Когда твое упорство, Марк, стало невыносимым. Оказывается, сражаться с людьми это так утомительно. А с фанатиками еще и опасно.
- Полагаешь, что если за спиной больше нет крестоносцев и всесильной католической церкви, тебе станет проще?
- Люди стали грубее, их проще стало перекупить. Ценности изменились, Марк. И ты скоро прочувствуешь это на своей шкуре.
- На моей памяти они менялись не раз и не два. Сомневаюсь, что этот виток эволюции станет качественно новым. Мы приспособимся, Мори. Мы перекроим их под себя. И ты, теперь, как опрометчиво пообещала, доверившись своей провидице, будешь отныне подставлять свою шкуру за нас.
- Гертруда еще не ошибалась. И я знаю что будет.
- Она тоже знала. Но реальность в том, Алехандра, что будущего нет. Есть его варианты. И предопределения нет. Есть наши заблуждения, которые диктуют нам постоянство поступков. – я развернулся что бы уходить, и почти уткнулся в неподвижно стоящую за спиной амазонку. Несмотря на свои габариты, Анастас двигалась даже не по вампирьи легко и бесшумно. Шокер затрещал разрядом. То что должно было ударить в основание черепа, пришлось в горло. Запахло паленой кожей и волосом – я так и не убрал шевелюру в хвост. Теперь она практически встала дыбом и чудно отливала голубоватыми искрами.
- Дура, - рявкнул я, и громко щелкнул зубами. Она инстинктивно отшатнулась, оберегая кончик носа от плотоядного меня. – Клиническая идиотка. Ты же не знаешь какой разряд мне нужен, чтобы сплавить мозги в кашу, куда лезешь тогда?
- Попытаться стоило, - спокойно ответила Мори, - Ты же помнишь, что в нашем договоре о твоей личной сохранности на нашей земле и речи не было. Пока мы не на территории Вольтерры.
- Не искушай. Я всегда был жаден до новых земель. А Аро и подавно, хоть никогда в этом не сознается. Не надо давать ему повод. Лучше помни о вашем с ним соглашении. И о нашей с тобой сделке. Кстати, за поцелуй спасибо. Это было увлекательно. Почаще передавай такие приветы.

До регистрации рейса оставалось меньше двадцати минут. Утром я уже буду дома.