Карта ролевой игры "Сумерки"

Франция. Париж

В мире, исполненном мрака, каждый тянется к свету, будь то искра озарения, что подскажет как вернуть однажды утраченное, луч маяка, разгоняющий мрачные тени или же тусклые фонари, освещающие картинки из давнего прошлого. Каждый из нас, бредущих в ночи, тянется к свету. Пусть даже тот - лишь слабый проблеск надежды. Надежды на лучшее будущее, на свой кусочек небольшого счастья.
Вот только кого-то счастливым делают букеты полевых цветов, а кого-то больше привлекают букеты эмоций, собранных с толпы восхищенных зевак. Интересно, наверное, Маркус и меня видит как сплетение различных эмоций? И точно также питается ими, как и всеми остальными? В таком случае удобно иметь «ужин» всегда под боком, да еще и тот, с которым ты можешь проводить время не только разговаривая.

Силок для птичек…Да, это также красиво, как и то, что мой Милорд довольно предусмотрительно не позволил мне хотя бы немного отстраниться от него при приближении хозяйки этой оригинальной ловушки. Не знаю, сделал ли он это намеренно, но если его это не ставит в неудобное положение, то это ставит в неудобное положение меня. И не важно, что Афенодора больше не является женой Кайуса.


Учтивый поклон головы и теплая улыбка на губах, вместо приветствия с моей стороны. И пока Дора отвечает Маркусу, не смотря на его протест, освободить свою руку и сразу же взять освободившейся рукой бокал вина с подноса, который прямо рядом с нами пронес официант.
- Истинный художник видит полотна не только как бумагу, где он может выразить себя, и творит не только красками, - прокомментировала я платье Доры, выражая ей свою симпатию, взглянуть мельком на Маркуса и тут же продолжить. – Прошу, не обращай внимание на немногословие Маркуса: его речь сегодня изобиловала красочными эпитетами. Видимо, они просто подошли к концу. Однако, Милорд, Вы не могли бы любезно повторить, как вы выразились в отношении последней картины? – и тут же, будто бы вспомнив, добавить: - Ой, простите, кажется, Вы оставили о ней свое мнение при себе. Не желаете все же поделиться?
И совсем невинно взмахнуть ресницами и улыбнуться. Конечно, моя маленькая хитрость не поставит его надолго в тупик, но все же… все же...

Франция. Париж.

Обман может принимать самые разные формы от простых, совсем не сложных форм до витиеватых и запутанных. Не обольщайтесь, если вам верят: обман может заключаться и в самой вере. Многие любят обманывать других, но некоторые любят обманывать себя. Например, можно заставить себя думать, что это не маленькие иголочки ревности колют прямо в сердце, а всего лишь вспышка раздражения от наглости, от этой самодовольной усмешки знакомых губ, от света, ставшего вдруг слишком ярким , от слишком людного места. Можно прятаться за бокалом вина, осозная, что твое отвращение к алкоголю это уже привычка. И не смотря ни на что, можно сделать пару глотков из красного вина и мило, но все же фальшиво, улыбнуться хозяйке вечера, когда она легонько касается своим бакалом моего.
А затем можно продолжить обманывать других и себя в том числе, что тебе интересно наблюдать как колышется материя платья удаляющейся вместе с Эмметом Афенодоры, только ради того, чтобы не смотреть в столь замечательные малиновые глаза, чтобы не чувствовать эту тоску от осознания близости, но не единства. А еще, наверное, для того, чтобы не давать себе ощутить разливающуюся по всему телу негу и наслаждение, на секунду вспоминая, какого это в унисон задыхаться от накатывающих волн горячности и влечения, ставших в десятки раз слаще в последнее время.
- Милорд… - непроизвольно соскальзывает с моих губ, но я прекрасно понимаю, что мне нечего сказать, и это замешательство сменяется легкой полуулыбкой и вежливым поклоном головы. Но даже сейчас это лишь иллюзий и недомолвки. Фальшь – это не совсем моя стихия, фальшь очень плохо маскирует эмоции.
Я еще раз сделала поклон головой Маркусу, на этот раз прощаясь с ним, и, ощущая как частичка меня все же осталась стоять на месте, направилась к выходу.

Боюсь, что роль сопровождающего Маркуса занята. Мной. Единолично.

Венеция
Это очень долгое дело - менять принципы. Никогда не знаешь, изменились ли они уже, пока не почувствуешь, что что-то устоявшееся и правильное перестало быть таковым.
Раньше я любила Венецию - она казалась таким романтичным городом, таким особенным, но сейчас... Сейчас она воняла. И не надо говорить мне про дохлых голубей на крыше. Люди испортили этот город: сточные воды выводятся непосредственно в знаменитые каналы Венеции, а летом во время жары «ароматные» испарения распространяются по всему городу.
Раньше я не могла подумать, что носить синие оттеночные линзы станет моей извечной привычкой. Я даже не знала, что такое линзы.
Раньше я не могла помыслить о том, чтобы надеть что-то отличное от платья с юбкой в пол, о том, что мои волосы вдруг не будут красиво убраны, прихвачены обручами и украшены жемчугом. Кажется, я слишком долго живу в этом 21 веке с его модой на мини, распущенные волосы, высокие каблуки и пропагандой полной вседозволенности.
А еще раньше, мне было бы крайне сложно представить, как можно быть рядом с тем вампиром, с которым я шла под руку. Которого я одно время назад хотела задушить своими руками и к которому сейчас была почему-то привязана намного надежнее, чем веревками, обещаниями и дурацкими уговорами с амазонками. И все же, я старалась не поддаваться на ложные надежды, не позволять фантазиям одурманить голову и не требовать чего-то большего. Потому что быть рядом не всегда значит быть вместе, и не надо себя обманывать. Но как бы там ни было, я даже почти смирилась с ролью постоянной спутницы (а мерзко липкое слово «любовница» так и не смогла на себя примерить). И честно – мне абсолютно все равно, кто там и что про нас думает. Есть он, и сейчас он со мной. И это главное.
Опустив расшитый золотыми нитями подол, я на секунду застыла, окидывая взглядом тяжелую дверь дворца, и мягко улыбнулась своему Маркусу. Именно, что своему. Тому, чьи кончики пальцев, скользя по моей спине, едва надавливая, тем не менее, заставляют все тело вздрагивать. Легкий ветерок будто бы разбудил меня и прогнал прочь остатки фантомных воспоминаний, а также помог взять себя в руки. Гораздо лучше было сконцентрироваться на холоде в моем теле, чем на воспоминаниях. Не место и не время.
- Знаешь, мне почему-то вспомнилось, как мы с тобой танцевали на балу у Сульпиции, - улыбнувшись, промурлыкала я, завязывая ленточки своей маски. После повернулась к самому значимому вампиру в моей жизни и поинтересовалась: - Пожалуйста, скажи, что это не так ужасно, как я думаю…

Венеция, Дворец Дождей

С первых его слов я уже чувствовала, как становится тяжелее дышать, словно не хватает воздуха. Эта хитрая улыбка... кажется, я догадалась, что именно она значит. Конечно же, «ужасно прекрасна» и «прекрасно ужасна» - ни одна из этих формулировок не отнеслась к костюму. Да и мне уже было откровенно все равно его мнение. Он слишком близко, такой желанный и реальный. Этот мужчина словно наркотик, этот мужчина словно лекарство от мира, этот мужчина - мой. Ничто не заставит оторваться от желаемого - ни один вампир, человек, животное не способны помешать сейчас, иначе получат путевку на тот свет. Жестокий, бесчеловечный к врагам, не знающий пощады вампир… Другой… Мягкий, нежный, страстный, его легкие прикосновения пьянят плоть, его поцелуи искушают, его ласки заставляют забыться.
И в этой нише, под завистливым взглядом каменной девы, позволить рукам блуждать по его плечам, спине, в порывах яростно сминая ткань, невозможно было насытиться вдоволь овладевшим ими чувством – беспокойным, смятенным, интимным. И все же слышать. Слышать как его бархатный голос утверждает, что не верит, не доверяет. Вера? Мы оба знаем, что я не стану врать. Не потому что знаю, что мне по иронии достался тот вампир, который может почувствовать малейшее замешательство, а потому что не вижу смысла. Но Маркус не подозревает, что я вряд ли предам или попытаюсь строить против него какие-нибудь хитрые интриги. Сейчас – уже не стану.
- Не беспокойся начет доверия… Я его тоже не ощущаю по отношению к тебе, - игривость моего голоса все же не смогла до конца скрасить толику ехидства. Не в моих правилах быть с тем, кому я не доверяю, но то, что происходит между нами почему-то сильнее меня. Может, потому что я не вижу смысла сопротивляться, может, потому что мне нравиться быть с ним, может, потому что мне это нужно. На секунду мои губы чуть улыбаются, а хрупкая ладонь ложится на его щеку. Он, конечно же, дал мне это мгновение, позволил вновь ощутить теплые волны, когда я постаралась запечатлеть в своей памяти его глаза, виднеющиеся сквозь прорези разноцветной маски. Его зоркие ястребиные глаза не имеют гипнотической силы, но владеют чем-то сродни ей. Насыщенный малиновый цвет выглядит в этом освещении совсем по-другому. Этим мигом я буду жить следующие несколько часов, пока мы оба будем погружены в атмосферу вампирского общества. Сохраню и запечатаю, чтобы никто не увидел, никто не украл и никто не смог стереть.
- Как жаль, что мы не можем не появиться на этом балу, - снова улыбаюсь мягко, но немного грустно, убираю руку и поворачиваю голову в сторону, избегая дальнейшего искушения, и совсем кокетливо дразню, стараясь скрыть озорной блеск в глазах: – Я обязательно сверюсь со своим расписанием и приберегу один танец для вас, Милорд. Одного ведь достаточно?

Венеция.

Как странно чувствовать, что здесь, сейчас в этом зале должны находиться те, кого ты знаешь, о ком ты помнишь, о ком заботишься, кого любишь, а вместо этого тебе видится лишь одна серая масса незнакомых и совершенно чужих. Рука машинально поднялась к виску, будто бы в надежде, что прикосновение принесет запутавшемуся сознанию ясность, что разум вспомнит, что произошло, соединит все ниточки в полотно реальности, но нет… Вместо этого почему-то возник вопрос «Почему Маркуса тут нет?». Я еще раз окинула тревожным взглядом собравшихся незнакомцев. Оживленные разговоры, помпезные костюмы, мелодичная музыка, мирное свечение свечей. И все же я отчего-то ощущаю ужасную, совершенно противоестественную пустоту. Он ведь не мог не прийти? Нет, я точно уверена, что он должен был посетить бал Сульпиции. Тогда где же он?...
Последующие несколько секунд картинка начала проясняться. Я пришла одна.
Наверняка он устал от моих капризов, от моего несдержанного характера, устал постоянно защищать меня от себя самой… Быть «снежной королевой», этаким ледяным изваянием всегда было проще. Спокойнее. Элегантней. Правильней. Будто ты картина, произведение искусство, застывшее во времени. Я не изменилась. Я все та же. Надменная аристократка, любящая в этом веке каблуки и цветные линзы. Я все та же, лишь чуть-чуть другая. Совсем чуть-чуть. И по всем законам жанра мне следовало бы чувствовать обиду или, не знаю, хаотичное желание доказать себе и ему, что он крайне ошибся в том, что я здесь и сейчас нахожусь одна. Это было бы логично, даже правильно, своевременно и совершенно обоснованно, но… Любое неправильное явление может быть завораживающе прекрасным, как море в шторм, когда не можешь оторвать взгляда от бушующей стихии, но умом понимаешь, что эта картина таит в себе смертельную опасность. Маркус был именно таким. Неправильным. Я могла сколько угодно считать, что поняла его, разгадала загадку, заполнила все поля в кроссворде, но каждый раз находились новые пустые клетки.
Посмотрев на пузырящееся шампанское в утонченном стеклянном бокале, чья ножка была заключена между моих пальцев, я совершенно по-доброму улыбнулась, чуть приподняла подол своего расшитого жемчугом платья и решила, что лучше займусь своими обязанностями: прослежу, чтобы все было чинно, красиво, чтобы официанты и секьюрити не были съедены и не было никаких эксцессов. В конце концов, это бал моей Королевы, а я – член клана. Вылив оставшееся шампанское в ближайшую вазу и вручив одному из официантов свой бокал, я размеренным шагом начала свой обход, раздавая милые, но «дежурные» улыбки незнакомцам, чьи лица скрывали разномастные маски. Атмосфера праздника и веселья. Однако кое-что заставило меня на секунду остановиться. Среди этого мерного звон бокалов, нескончаемых разговоров, смеха и музыки один элемент явно выбивался из общего строя: шут, который предпочел «обниматься» не с какой-нибудь дамой, а со стеной. Моя «экскурсионная работа» в Вольтере всегда предполагала тесное общение с людьми, и мне не составило никакого труда определить, что именно с этим вампиром что-то явно было не так. Впрочем, некоторые никогда не знают, где стоит прекратить употребление спиртного.
- Ты, - чуть вздернув голову, я щелкнула пальцами в воздухе и указала на стоящего невдалеке секьюрити. И он пошел следом за мной. Как моя личная собачка на поводке. Как мой личный сторожевой пес, готовый исполнить любую мою просьбу. Потому что мне не надо обладать даром убеждения, чтобы дать понять окружающим, кто я такая, и что со мной надо считаться. Достаточно лишь одного слова, произнесенного с нужной интонацией.
Карточный шут все так же стоял, прислонившись спиной к стене, тяжело вдыхая воздух, и, как мне показалось, не заметил мое появление в радиусе достаточном, чтобы начать разговор. Бросив останавливающий взгляд на следующего за мной охранника, я сложила руки на груди и одарила незнакомца критическим взглядом. Было в нем что-то знакомое: та же аура, которая присуща всей правящий верхушке. Значит, это не совсем простой гость и пока придется повременить с указаниями охраннику. Пусть я вампир, пусть я очень одаренный вампир, пусть я сильнее и быстрее любого человека, действовать своими руками в таких ситуациях – увольте. Я же леди.
- Сеньор, - на чистом английском произнесла я, разумно сообразив, что гость Сульпиции вполне может не знать итальянского, - во избежание неловкой ситуации настоятельно рекомендую вам покинуть замок. Если вам нужна машина или другого рода помощь, это легко организовать, - никакого волнения в голосе, лишь сплошная уверенность и отстраненная холодность.

Во времена моей человеческой жизни подобные мероприятия проводились для удовольствий благородного характера. Эти самые «удовольствия благородного характера» тогда заставляли меня поморщиться. Консервативные и холодные, как соляные столбы, благородные и заносчивые, как лорды прошлого, - такой была аристократия, та самая тонкая прослойка, портреты которой украшают стены особняков и замков. Тем не менее, в памяти вернувшись в дни своей юности, когда «благородным» должно было являться всё - от внешнего вида до манеры речи, я признала, что в нынешнем веке мне этого крайне недостает. Никто бы и не подумал на маскараде подойти к незнакомой женщине и вульгарно ее облапать за выступающие части тела. Кто знает, может, это королева собственной персоной или жена судьи, любовница врача или еще какая знатная дама, влияющая на судьбы других, или та, у которой есть отважный и благородный кавалер, который просто обязательно вступится за честь и достоинство своей леди?
Да, времена изменились. Пусть я не уверена, что такой кавалер у меня есть, я уже давно являюсь вполне самостоятельной девочкой. И за свою честь и достоинство могу постоять сама. Даже когда ярость захлестывает, не оставляя возможностей для тонкого планирования, тактического отступления и прочей стратегической чуши, о которой любят писать авторы бульварных книжонок. И шуту, пожалуй, стоило испугаться и заволноваться. «Нет, он вообще хоть допускает, что я таких вот товарищей спокойно кастрировала не раз, отправляя их детородные органы в далекие страны? Он вообще понимает, к кому посмел прикоснуться?! Глупое шутовское отродье!» - не вслух, но очень громко в мыслях отозвалось во мне, когда я внезапно оказалась переде его лицом и со всего маху впечатала ему звонкую и смачную пощечину. Такую, на которую обернулись несколько стоящих рядом, и теперь внимательно наблюдали за происходящим.
- Мне плевать, кто вы, но советую впредь следить за своими руками. Кто знает, может под этой маской скрывается сама виновница торжества? Нехорошо выйдет, не так ли? - ядовито-холодно, но все же довольно отчетливо прошипела я, жалея, что природа не дала мне дара убивать одним взглядом. Сейчас это было бы как нельзя кстати, однако, не думаю, что его клан или родственники были бы рады получить останки этого пустоголового идиота в почтовом конверте. Да и убивать явно непростого гостя на балу Сульпиции было бы верхом неприличия.
- Леди, у вас…
- Все прекрасно, - мягко перебила я охранника, решившего проявить себя. Что ж, похвально. И даже вполне своевременно. - Мы с сеньором шутом, - одарить названного брезгливым надменным взглядом, - закончили. Вы покажете мне комнату наблюдений?
На прощанье я все же перевела взгляд на гостя Сульпиции, насмешливо улыбнулась уголками губ, сдержано кивнула и даже почти искренне пожелала: - Хорошо вечера, сеньор.

На самом деле, я отрицала истинную причину, почему хотела попасть в комнату наблюдений. Где-то там, на подкорках моего сознания, я все же надеялась, что смогу понять не только, что происходит, но и где он. Чего уж врать и скрывать, я все же надеялась увидеть Маркуса сегодня, а, как известно, надежда – это такой глупый механизм, которому ну очень сложно сопротивляться. Именно он и привел меня в эту комнату наблюдений.
Я выдворила всех следящих за порядком за дверь, заверив их, что в случае чего, обязательно дам им знать. Так что позволила себе расположиться, что называется, с комфортном: забралась на диван с ногами, предварительно поставив свои разукрашенные каменьями туфли рядом, откинулась на спинку и сцепила пальцы рук на затылке, стараясь не слишком портить прическу. На экранах монитора мелькали счастливые и не очень пары, кто-то танцевал, кто-то отдавал предпочтения беседе, кто-то вообще покинул зал и наслаждался свежим воздухом на украшенном цветами балконе. Всех этих вампиров я не узнавала. Не было ни самой Сул, ни Аро, ни остальных Волтури и приглашенных гостей – клянусь, я просмотрела все списки, чтобы быть уверенной в том, кто появится на торжестве.
Осознание того, что мое одиночество подошло к концу, пришло, когда за дверью послышались голоса. Увы, я слишком поздно сфокусировала слух и не услышала имени. Но одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что этот шут либо меня преследует, либо ему сегодня тоже крайне скучно находиться в толпе. Что же ты за зверь такой, что можешь спокойно проходить посты охраны? Уверенна, я тебя знаю, но не могу пока понять, кто ты. Но круг уже сужается. Я вернулась к своему предыдущему занятию, не уделяя никакого внимания разместившемуся рядом вампиру. Впрочем, его мое нахождение в этой комнате, кажется, озадачило. Из этого следовало то, что он понятия не имеет, кто я.
- Сеньор, раз я тут, то не являюсь такой уж посторонней. Впрочем, как и вы, – обычно так разговаривают со стулом или столом или другим предметом, чье присутствие подразумевается, но совершенно безразлично. – Если вам мешает мое присутствие, то это только ваша проблема. Я вас не держу, можете смело уходить.
Ступив босыми ногами на холодный пол и слегка поежившись, я подошла к одному из мониторов и стала внимательно всматриваться в изображение, предоставив достопочтенному господину, чьи манеры оставляли делать лучшего, весь диван в его распоряжение.

Венеция.

Жизнь со временем приучает каждого из нас не бояться. Громких криков, внезапных движений, резких слов и тому подобного. Внешне, но никогда не внутренне. Это инстинкт. Врожденный, такой, с которым нельзя бороться. Поэтому, когда красиво отправленный в свободный полет графин врезался в стену над мониторами, я чуть вздрогнула и все так же инстинктивно лишь прикрыла глаза, ощущая, как по коже прошелся сильный град осколков. А когда открыла, то обнаружила, что кое-где на золотистом платье были видны порезы. Нет, корсажу повезло. В отличие от рукавов. Где-то в складках юбки затесались блестящие осколки. Впрочем, под своеобразный ливень попала не только я: графин был запущен с такой дурной силой, что досталось и самой комнате. В голове уже вертелся язвительный и крайне неприятный комментарий, но сеньору, по всей видимости, показалось мало того. Он решил исчерпать весь мой запас терпения и понимания, попытавшись в очередной раз выставить меня из комнаты.
- Извольте, я останусь, - в тон довольно жестко парировала я и резко развернулась в сторону оставшегося позади вампира. В этот момент я пожалела, что там неосмотрительно оставила свои туфли стоять в стороне: сделать несколько шагов по полу, украшенному стеклянной крошкой, было не очень приятно. Но, кажется, я на это не слишком обратила внимание, поскольку опаленная праведным гневом злоба требовала сейчас же, сиюминутно показать этому самовлюбленному, импульсивному вампиру, что я и не с такими имела дело. Маркус мог быть намного более устрашающим, чем этот… клоун, развалившийся на диване. Даже не смотря на эти кровяные подтеки, что придают его маски зловещее выражение. Я-то знаю. Где-то в памяти еще были живы те первые дни пребывания в клане, когда я стороной обходила главу клана. Видимо, уже тогда понимала, что именно этот Волтури может заставить меня сбросить привычную маску и заставить чувствовать. Гнев, страх, радость, счастье, нежность, грусть или то слово из шести букв, которое я предпочитаю не произносить вслух. Вот и этот явный самоубийца каким-то странным образом умудрялся нарушить мое равновесие и заставлял желать только одного – совсем не эстетично продырявить ему голову ножкой от ближайшего стула, а потом бросить его жалкую тушку стоящим за дверью слугам с пожеланием отправить сей груз куда-нибудь в Марианскую впадину. Или в жерло извергающегося вулкана. О нет, это была бы не та холодная и беспристрастная казнь, а другая. Яростная, горящая. Хорошо, что сознание в очередной раз напомнило, что, во-первых, убивать гостей на приеме – это моветон, во-вторых, калечить их тоже не очень хорошо, в - третьих, это не совсем простой гость, а, в четвертых, леди так не поступают. Я сделала довольно глубокий вдох, сахарно улыбнулась и словно кошка, которая быстро и без предупреждения выпускает когти при виде потерявшей бдительность жертвы, быстро и четко произнесла:
- Если вы страдает глухотой, уважаемый сеньор Шут, читайте по губам: выметайтесь сами. Мне же нужно найти своего Волтури, - немного осечься, поняв, что этим было сказано слишком много, но продолжить: - Так что будьте добры либо вежливо заткнитесь и сидите не рыпаясь, либо проваливайте. Где дверь, вы знаете. И еще… спасибо, что испортили мой наряд, - с таким горьким укором произнесла я, будто бы я только что почти лишилась не платья, а очень близкого друга. Ничего не могу поделать: одежда всегда была моим слабым местом. И ладно было бы с платьем. Одарив гостя колючим надменным взглядом, я все так же стремительно развернулась к нему спиной. Ибо смотреть на этого вандала, что изуродовал подлинник Матисса, я не хочу. Предпочитаю всматриваться в черно-белые экраны мониторов, пока пальцы начинают ловко скользить по косам и обручам, освобождая локоны от участи быть вплетенными в сложную прическу и аккуратно собирая небольшие стеклянные крошки, нашедшие пристанище в моих волосах.

Венеция.

В этом веке законы дуэли не писаны. Это могло быть очередным презрительным замечанием в адрес Шута, если бы не было объективной реальностью, с которой приходилось считаться. Буквально за пару минут я была самым грубым и плебейским методом захвачена в так называемый плен. Вот только не надо наивно полагать, что я не ожидала этого. Ожидала. Вслушивалась в пространство. Была готова. Но не успела среагировать - не учла, что по организму вампира сейчас разливается свежая кровь. Что делает его превосходство еще чуть более заметным, чем ранее. Чертов обожравшийся придурок.
Показал, что ты здесь хозяин? Молодец, возьми с полки пирожок, а затем внимательно посмотри на меня. Маленькая, почти эфемерная, буквально созданная для удовольствия, но никак не для войны – ну какой из меня воин? Достойная ли это победа? Мне, даже не смотря на всю мою одаренность, никогда не сравниться с мужчиной по силе. Я это знаю, откровенно не питая иллюзий на этот счет. Потому что в основе моего существа лежит всего лишь слабая и хрупкая женщина. Вот только многие предпочитают останавливаться на «слабая» и «хрупкая», совсем не обращая внимания на главное. Женщина.
Доказал себе, что ты мужчина? Умничка. А теперь вспомни, вспомни, что женщина - это не только заботливая мать, любящая жена, страстная любовница, но и хитрое, изворотливое существо, от которого мужской части населения планеты просто не спастись. Особенно, если она задумает что-то нехорошее. Поэтому пыхти там где-то сзади, словно похотливый боров, марай мою честь своими грязными лапищами. Платить придется позже, сеньор, возможно, уже завтра. У меня будет целая вечность, у вас – многим меньше.
И вроде бы в моей голове уже начал составляться план, но реальность как всегда вносит свои коррективы. Моя злость не исчезает, нет. Она просто притаивается где-то в груди, давая место колючей обиде. Хорошо, что амнезия не распространяется на отдельные фразы и сцены воспоминаний. Плохо, что я теперь знаю, кто держит свои руки на моем сердце и шее. Слово «гад» завертелось на языке, но озвучить его не удалось - язык присох в не менее сухом от возмущения рте.
Не прощу.
То, что был груб. То, что лапал незнакомку. Такая избирательная амнезия - это не оправдание не держать свои руки при себе и уж тем более не повод кидаться и похотливо тереться о ягодицы этой самой незнакомки. О, Алехандра была права – не слишком уж надежная эта сторона, коли собственный любовник готов свернуть тебе шею. Если это и был ее гениальный план – кинуть меня в объятия этого несносного вампира, чтобы я сама во всем убедилась, если ее план изначально был таковым – проредить ряды Волтури, то я готова аплодировать стоя. Потому что в одном случае Маркус меня убьет, в другом - я сведу его со свету, а в третьем мне не останется ничего, кроме как принять ее щедрое предложение. Вот только Алехандра, по всей видимости, все-таки немного просчиталась.
Я выдыхаю, заставляя мышцы в теле наконец-то расслабиться, а затем немного прогибаю спину, чуть запрокидывая голову назад. Но не слишком сильно – у меня же нет намерений заехать Милорду в глаз одним из металлических перьев, но все же так, чтобы заставить его отступить ближе к границам моего личного пространства. Благо, он может не видит моего выражения лица, благо, он не может сейчас узнать, что я чувствую.
- Может и стоит, - без тени эмоций согласилась я, невидящим взглядом рассмотривая пространство, а затем почти светским тоном, насколько он возможен для приговоренного к смерти тела, произнесла: – С женщинами всегда так много хлопот. А у Волтури их так много. Одной больше, одной меньше – какая кому разница? Надеюсь, злой дяденька – эмпат не будет сильно скорбеть по одной маленькой эгоистичной девочке?

Венеция.

Не смей прикасаться. Не смей даже думать, что я твоя собственность. Сожру и не подавлюсь. Тебе везет, что ты не видишь моих глаз, потому что я однозначно близка к тому, чтобы научиться убивать взглядом. И хотя потоки гнева и шипящей ненависти лились рекой, изливаясь гнойными высказываниями, я презрительно молчала, сохраняя в памяти каждую мельчайшую деталь и этот звучащий в моей голове голос озлобленной гиены, исполненный непередаваемых интонаций, паразитами проникающих в сердце. Когда Маркус решил, что наигрался, что запугал меня до самого костного мозга, мысли распрямились пружиной, и на меня вылился ушат мерзкопакостных помоев произошедшего. И это осознание было таким болезненным, что внутри дыра в груди так юыстро разрасталась, что еще чуть-чуть и она поглотит меня целиком. Я устала, жутко устала от этих упрямых, жестоких альфа-самцов, у меня на них аллергия.
- Девочка? Ты бы еще назвал меня младенцем или эмбрионом, - недовольно ворчу я в попытке скрыть то, насколько зла и… разочарованна. Я отлипаю от крышки стола и, поправляя платье, прокручиваю в голове его фразу. Уйти? Он хочет, чтобы я ушла? Вот так вот взяла все бросила и ушла, как будто не он тут только что… чтобы он там не задумывал сделать! Ушла, не сказав ему, что он самый беспардонный нахал во всей истории мира, но даже это ничего не изменит? Просто взяла и ушла? Я обвела взглядом комнату, остановившись на нем, сидящем на диване – вроде таком близком, но ставшим таким далеким, и почувствовала, как грязными когтями реальность карябает что-то внутри. Можно гадать в течение бесконечных дней и ночей, что сделало Маркуса именно таким, но мне не по силам что-либо изменить. В любой момент он без труда сможет выкинуть меня из своей жизни и спокойно уйти, потому что он никогда не будет любить по-настоящему. Настолько, чтобы рискнуть всем, настолько, чтобы просить быть с ним, настолько, чтобы перестать называть меня глупой девочкой, и уже увидеть во мне умную женщину. В горле запершило, и я упрямо зажмурилась – у меня еще будет время захлебнуться в этой душевной мути в свое удовольствие. Но не здесь, не сейчас. Не при этом Волтури.
Сейчас же мне плевать на то, что происходило в этой комнате, что происходило на этом маскараде, что вообще когда-либо было не так между нами. Я еще успею заботливо взрастить обиду за ущемленную гордость, пропитаться терпким отвращением и заново воспитать в себе холодное равнодушие. Позже. Но сейчас - на совсем короткий миг - можно позволить быть себе такой, какой всегда хотелось быть для него. Моя птичья маска остается на столе, и я, как и прежде, не замечаю стекла, ступая по нему босыми ногами в направлении дивана. Его лицо еще скрыто за гримасой шута, но это не играет для меня никакой роли. Потому что сердце всегда видит больше, чем позволяют увидеть глаза. Сидя рядом, окончательно распуская волосы и расчесывая их пальцами, мне показалось, что воздух между нами сгустился, и вздумай я протянуть к нему руку, наткнулась бы только на глухую стену. И мне не приходит в голову ничего лучше, как уткнуться лбом в его плечо и мягко и медленно провести рукой по его плечу до сгиба локтя. Сейчас, попроси он меня о чем угодно, я бы это выполнила. Простила, осталась, убила, надсмеялась, унизила, замучила, полюбила, отправилась бы на Солнце, вышивала бы днем и ночью. Все. Но он желает, чтобы я ушла.
- Если ты действительно этого хочешь, - тихо прошептала я, чувствуя, как та нить, что тянется откуда-то из моего сердца, та нить, что связывает его со мной, натягивается и гулко вибрирует, грозясь вот-вот лопнуть.