Софья Андреевна Толстая – женщина, не бывшая счастливой в роли «плодовитой самки», часть 1

Софья Андреевна Толстая – женщина, не бывшая счастливой в роли «плодовитой самки», часть 1

Хорошо известно, что Лев Толстой в эпилоге романа «Война и мир» в образе Наташи Ростовой как «плодовитой самки» описал свой женский идеал. Это женщина, не имеющая своего мнения ни о чем, а подстраивающаяся под мнение мужа, которая к тому же выбрасывает на белый свет своей вагиной детей в темпе пулемета. Подобная «плодовитая самка» была в жизни Льва Толстого. Это была реальная и живая, а не созданная воображением писателя женщина. Его жена – Софья Андреевна Берс-Толстая. В том, что касается темпов деторождения, она воплотила женский идеал писателя. А вот в том, чтобы не иметь своего мнения и всегда подстраиваться под мнение мужа... тут с женским идеалом у Льва Николаевича случилась очень серьезная осечка.

Но обо всем по порядку.

В 1862 году юная 18-летняя Софья Берс вышла замуж за графа Льва Толстого. Она разделила с супругом не только фамилию, но и судьбу — редактировала произведения, общалась с издателями, устраивала быт. Жизнь Софьи Андреевны прошла в тени мужа, но ее дневники и письма, а также литературное творчество и воспоминания современников сохранили свидетельства ее борьбы за право высказываться и творить.

Софья Андреевна Берс, «румяная девушка с темно-карими большими глазами», с детства легко впадала в грусть. Она говорила, что даже «в веселье и счастье умеет найти грустное». Девочка росла в богатой московской семье, где много музицировали, часто ходили в театр, охотно принимали гостей. Из книг любила «Детство» Толстого и «Давида Копперфильда» Диккенса. Получила прекрасное домашнее образование, сочиняла истории и вела дневники. В 1861 году в возрасте 17 лет при Московском университете сдала экзамены на звание учительницы (в ту пору большого выбора профессий у женщин не было, и домашняя учительница была одной из немногих доступных). Сочинение Сони о музыке признали лучшим на курсе. Отец девочки с гордостью говорил: «И Соня сделается когда-нибудь автором».

Сентиментальная, умная и прямолинейная, Софья всерьез (они виделись и раньше, когда она была еще ребенком) встретилась с Толстым летом 1861 года. Он стал бывать в их доме, говорил: «Если и женюсь, то на одной из сестер Берс». Графу сватали старшую Лизу. Но сам он в дневниках признавался: «К Лизе чувства нет». В дом Берсов все равно неизменно возвращался.
Именно Толстому Соня одному из первых призналась, что написала повесть «Наташа». Толстой ее прочел и заметил: «Какая сила простоты и правды!» Повесть Софья сожгла перед свадьбой вместе с девичьими дневниками. Но Наташа осталась, став Наташей Ростовой из «Войны и мира».

В 1862 году Толстой как-то задержался в гостях у Берсов в Ивицах, куда семейство приехало навестить деда. Между ним и Соней случилась сцена, знакомая всем по «Анне Карениной», — та, в которой Левин пишет на зеленом сукне карточного стола только первые буквы слов, а Кити Щербацкая разгадывает его признание в любви. Впрочем, Толстой слишком идеализировал эту сцену: позднее в своих дневниках Софья Андреевна признавалась, что угадывала не все слова, много чего Лев Николаевич по ее просьбе ей подсказывал и расшифровывал.

Толстому было 34 года, он мучился, что уже слишком стар и непривлекателен для 18-летней девушки. Потом наконец решился, пришел к Берсам с письмом. Соня заперлась в комнате и прочла: «Мне становится невыносимо... Я бы помер от смеху, ежели бы месяц тому назад мне сказали, что можно мучаться, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь это время. Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой?» Софья Андреевна согласилась. Свадьбу назначили через неделю.

Перед свадьбой Лев Николаевич передал невесте дневники прошлых лет. Он хотел, чтобы она знала о нем все — все беспутства, все прошлые романы. Софью потрясло чтение этих страниц. Особенно подействовало на нее признание жениха на страницах дневника, что у него была связь с крестьянкой Аксиньей Базыкиной, и от этой связи у него родился внебрачный сын. Потрясение Софьи было таким огромным, что она признавалась, что проплакала почти всю ночь. Плакать ей предстояло и в день свадьбы, 23 сентября: Толстой приехал рано утром выяснять отношения. Ему казалось, она его не любит, все нужно отменить, разойтись немедленно. В итоге невеста венчалась заплаканной. Шел неприятный осенний дождь. После церемонии молодожены поехали в Ясную Поляну. Софье Толстой предстояло провести там практически всю свою жизнь. После свадьбы она целых 19 лет не выезжала из Ясной Поляны, разве что на очень недолгие сроки. Сельская жизнь вначале тяготила ее: городской девушке, привыкшей к театрам, музыкальным концертам, встречам с родными и знакомыми, вообще к гораздо более веселому ритму городской жизни, жизнь в деревне была не слишком приятна и весела.

Первая интимная близость случилась между супругами в дорожной спальной карете – дормезе. Судя по всему, для Софьи опыт был не из приятных, тем более, что к первой брачной ночи ее не подготовили и даже не рассказали, что и как должно быть в постели между супругами... Позже, уже в зрелом возрасте, она напишет: «Сам Лев Николаевич где-то говорил устами своего героя, что в женщине надо воспитывать чувство страсти, разврата и ответа на него. И это правда».

Она имела в виду, скорее всего, повесть «Крейцерова соната». Толстой действительно в «Крейцеровой сонате» пишет о том, как мужья воспитывают в своих женах ЭТО.

«Я хотел сказать, что обмануты тут ведь только одни несчастные девушки. Матери же знают это, особенно матери, воспитанные своими мужьями, знают это прекрасно. И притворяясь, что верят в чистоту мужчин, они на деле действуют совсем иначе. Они знают, на какую удочку ловить мужчин для себя и для своих дочерей».

А пока что, вскоре после свадьбы Софья найдет запись в дневнике мужа, сделанную после брачной ночи, 24 сентября: «Не она»... Видно, неопытной 18-летней девушке не удалось удовлетворить сексуальный аппетит весьма страстного супруга. А что чувствовала она, об этом можно только догадываться...

Кое-какую подсказку можно найти в ее дневниках. Однажды на первом году после свадьбы Софья Андреевна записала в дневнике про мужа: «У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно — у меня никакой, напротив».

Сам Толстой еще в молодости признавался себе в том, что его одолевает похоть, доходящая до болезни. В его дневниках в те дни можно прочитать: «Это уже не темперамент, а привычка разврата»... «Похоть ужасная, доходящая до физической болезни. Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту». Позднее эта похоть обрушится на невинную 18-летнюю жену...

Впрочем, первые месяцы после свадьбы казались удачными и супруги выглядели счастливыми. Толстой в эти дни писал: «Пишу из деревни, пишу и слышу наверху голос жены, которая говорит с братом и которую я люблю больше всего на свете. Я дожил до 34 лет и не знал, что можно так любить и быть так счастливым». Но брак их таким счастливым будет не всегда.

Первые темные облачка появились на сияющем небосклоне их семейной жизни уже и в это время. Уже в первые месяцы замужества Софья делилась в дневнике: «Если я только жена, а не человек, так я жить так не могу и не хочу». Она надеялась «высвободиться из-под его влияния», потому что чувствовала, что теряет собственные мысли и собственный мир. Писала: «10 месяцев замужем. Я падаю духом — ужасно», «Я для Левы не существую. Я чувствую, что я ему несносна».

Супруги сильно ревновали друг друга. Софья ревновала к княгине А. А. Оболенской, за которой когда-то ухаживал Толстой, и особенно ревновала к крестьянкам, памятуя крестьянку-любовницу Толстого Аксинью Базыкину. Софья переодевалась в крестьянские платья, специально гуляла по саду, рассчитывая, что муж окликнет ее другим именем и вот тогда-то и откроется страшная правда. Сам Толстой ревновал к Поливанову, бывшему платоническому ухажеру Сони, к ее учителям, ко взглядам на нее. В его дневниках то и дело появлялись краткие замечания: «С Соней в холоде», «С Соней что-то враждебно».

Сразу же по приезде в Ясную Поляну Софья стала вести всё хозяйство мужа. Управляющего он уволил – его обязанности теперь выполняла юная супруга. Бухгалтерию вела тоже она. Следила за всеми работами в поместье и по дому. Подготовка продуктов для обеда, лечение крестьян – всё это были её обязанности. Иногда она сама варила обед, если повар напивался или был болен. Время от времени в поместье Толстой открывал школу для крестьянских детей, тогда они оба работали в школе учителями. Иногда доходило до смешного: Толстой пытался приохотить жену... работать надзирательницей над скотным двором – ни много ни мало! Вот что писала по этому поводу Софья в дневнике:

«Лев Николаевич хотел меня приучить к скотному и молочному делу и водил меня на скотный двор. Я старалась смотреть и считать удои, сбивание масла и прочее. Но вскоре от запаха навоза у меня делалась тошнота и рвота, и меня бледную, шатающуюся уводили домой...»

Не мудрено: Софья была уже беременна и тяжело переносила первую беременность. Токсикоз сильно мучил ее целые 4 месяца. Ее беспрерывно тошнило, и она почти не могла есть. К счастью, граф оставил свою затею. Зато нагрузил жену работой в качестве его литературного секретаря, но эта работа хотя бы доставляла ей удовольствие. Она охотно признавала в супруге великого писателя и благоговела перед его талантом. По вечерам перед сном она переписывала начисто всё, что Толстой написал за день. Это была очень трудная работа, потому что он очень много правил, зачеркивал, вставлял, все это мелким непонятным почерком, но это доставляло Софье Андреевне радость и очень ей нравилось. Только «Войну и мир» она переписала семь раз. У Толстого был удивительно скверный почерк, но Софья легко разбирала его и переписывала его каракули четко и разборчиво. На следующий день он все правил, вычеркивал то, что считал лишним, добавлял новое – и она снова переписывала. И так семь раз только «Войну и мир»... Кроме того, она делала переводы для мужа и очень много шила на все разрастающуюся семью. Ясная Поляна не приносила особых доходов, более того – была убыточным имением. Основные доходы шли с писательских трудов Толстого. Но по мере роста семьи за счет рождавшихся детей расходы росли и росли. Поэтому в Ясной Поляне царил режим жесткой экономии. Шитье на семью было не развлечением для Софьи, а необходимостью, ибо сильно экономило деньги на закупку одежды для быстро растущих детей. Даже игрушки детям приходилось делать ей самой. Она вспоминала: «Не баловали меня в Ясной ничем. Купалась я просто в речке, даже шалаша для раздевания не было, и было жутко и стыдно. У нас, в Покровском, отец нам выстроил свою собственную великолепную купальню, а в Ясной была простота, которую Лев Николаевич и тогда старался вносить во все. Так, например, моему маленькому Сереже он купил деревенской холстины и велел сшить русские рубашки с косым воротом. Тогда я из своих тонких, голландских рубашек сшила ему рубашечки и поддевала под грубые, холщовые. Игрушек тоже покупать не позволялось, я из тряпок шила сама кукол, из картона делала лошадей, собак, домики и проч.» С рождением первого сына Сергея ничего для нее не изменилось, все обязанности оставались на ней. Кроме того, Толстой требовал кормления ребенка грудью, он считал это естественным. Потом, когда пошли дети один за другим, Софья почувствовала, что больше не справляется с ролью управляющей поместьем – не хватало времени, дети и литературная помощь мужу забирали у нее все свободное время. Поэтому после рождения третьего ребенка пришлось снова нанять управляющего, но остальные обязанности остались на ней.

С рождением детей все стало еще сложнее. Первый ребенок, сын Сергей, родился у четы 28 июня 1863 года, через 9 месяцев после свадьбы. Толстой хотел, чтобы Соня сама кормила его, но у нее развился сильнейший мастит, появились трещины на сосках и кормление превращалось в пытку. Толстого раздражали жалобы жены, он считал их капризами, не верил ни ей, ни врачам, говорившим о ее болезни. Граф все время твердил о естественности обращения с детьми, хотя сам — по крайней мере пока они оставались младенцами, — старался держаться подальше. Никогда не брал на руки, смотрел на них только издали. Начинал дотрагиваться до детей лишь когда им исполнялось не меньше двух месяцев, и то делал это очень и очень редко. Испытывал даже гадливое чувство к ним... В одном из писем Толстой признается: «...Я не люблю детей до 2–3 лет — не понимаю. Говорил ли я вам про странное замечание? Есть два сорта мущин — охотники и неохотники. Неохотники любят маленьких детей — беби, могут брать в руки; охотники имеют чувство страха, гадливости и жалости к беби. Я не знаю исключения этому правилу». Сам Толстой в молодости и даже в зрелые годы был страстным охотником и любил убивать животных.

В это же время Соня жаловалась: «Как собака, я привыкла к его ласкам — он охладел... Мне скучно, я одна, совсем одна... Я — удовлетворение, я — нянька, я — привычная мебель, я женщина».

Из Ясной Поляны Софья не выезжала практически 19 лет. Ее муж не любил Москву. Жизнь хозяйки усадьбы состояла в ведении хозяйства и в воспитании детей. Она сама учила их русской грамоте, французскому и немецкому языкам, танцам. Лев Николаевич преподавал математику, учил плавать и держаться на коньках.

Лев Николаевич с трудом переносил, когда жена выходила «из области интереса детской, кухни и материальной женской жизни». Жили они фактически раздельно. У него — свой мир, у нее — свой. Пока Толстой писал и занимался духовными поисками, Соня должна была ухаживать за детьми и вести хозяйство. Свою жизнь Толстая описывала так: «Сиди, корми, нянчай, ешь, спи — и больше ничего». Привыкшая к театрам, гостям и музыкантам, она тяготилась скучной жизнью в Ясной Поляне.

Всего у пары родилось 13 детей, пятеро из которых умерли в детстве. А вообще Софья была беременна 16 раз, только три беременности закончились выкидышами. Позднее ее старший сын Сергей подсчитал, что за годы замужества она была беременна почти 10 лет! Постоянные беременности тяготили Софью, уже после второй она писала: «Кажется, беременна и не радуюсь». Много позже она упрекнет мужа: «В биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь ей дать отдых, ребенку своему воды не дал напиться и 5-ти минут в 32 года не посидел с больным, чтоб дать мне вздохнуть, выспаться, погулять или просто опомниться от трудов».

Дети рождались один за другим.

Первым через 9 месяцев после свадьбы родился Сергей (28 июня 1863 г.). После рождения первенца у юной мамы развился мастит, соски покрылись трещинами. Боль дикая, каждое кормление — пытка. Софья писала в дневниках: «Иду на жертву к сыну». И дальше: «10 месяцев замужем. Я падаю духом — ужасно. Я машинально ищу поддержки, как ребенок мой ищет груди. Боль меня гнет в три погибели. Лева убийственный. Хозяйство вести не может, не на то, брат, создан. Немного он мечется. Ему мало всего, что есть; я знаю, что ему нужно; того я ему не дам. Ничто не мило... Мне даже в эту минуту кажется, что я его не люблю. Разве можно любить муху, которая каждую минуту кусает». Сам Толстой об этом периоде, когда Соня страдала со своим маститом, в своем дневнике пишет вот это: «Уже час ночи, я не могу спать, ещё меньше идти спать в её комнату с тем чувством, которое давит меня, а она постонет, когда её слышут, а теперь спокойно храпит. Проснётся и в полной уверенности, что я несправедлив, и что она несчастная жертва моих переменчивых фантазий — кормить, ходить за ребёнком.» Но домашний врач, осматривая Софью, лучше Толстого понимает, что у его жены реальный, а не придуманный ею мастит, реальные, а не придуманные ею боли, и она действительно кормит через боль и мучения. Соня пытается прекратить кормить грудью и взять кормилицу, но Лев Николаевич категорически против, ведь это её единственный долг и обязанность. Внушает ей, что «бросить кормить — огромное несчастие, отравит жизнь». Однако врач настаивает, и писатель вынужден уступить его мнению. Сереже все же берут кормилицу. И при всех этих мучениях жены Толстой явно пытается опять заниматься с ней любовью, хотя ей больно и тяжело. Она напишет: «И что за слабость, что он не может на это короткое время моего выздоровления потерпеть». Но «терпеть» «Левочка» не хотел, и потому Софья беспрестанно беременела и рожала.

Еще через 15 месяцев после Сергея родился второй ребенок – дочь Татьяна (4 октября 1864 г.)

Потом третий ребенок – сын Илья (22 мая 1866 г.) через 20 месяцев.

В октябре 1867 года Софья Андреевна переживет выкидыш...

Еще один, четвертый ребенок – сын Лев родился 20 мая 1869 г. Когда Софья Андреевна, едва оправившись после рождения сына Льва, заметила, что она снова беременна, она испытала чувство досады, которое вылилось на страницы дневника июня 1870 года: «С каждым ребёнком всё больше отказываешься от жизни для себя и смиряешься под гнётом забот, тревог, болезней и годов». И в самом деле, её тревоги и заботы только начинались.

Пятый ребенок, дочь Мария, родилась 12 февраля 1871 г. Рождение ее не было радостным событием для матери. Прежде всего, обнаружив беременность, Софья Андреевна должна была отнять от груди годовалого сына Льва, чтобы не тратить силы и на беременность, и на кормление ребенка одновременно. Но это не помогло, новую беременность она переносила плохо. Сказывалась усталость организма от беспрерывных беременностей, родов и кормления детей. Мария родилась на свет недоношенной, очень слабенькой и тщедушной. Она потом всегда отличалась слабым здоровьем и умерла в возрасте 35 лет в 1906 году. После преждевременного рождения Маши у Софьи Андреевны началась родильная горячка, которая чуть не стоила ей жизни. Родильная горячка в те времена, при отсутствии антибиотиков, часто заканчивалась смертью роженицы через несколько дней после родов. Но Софья с трудом справилась и медленно начала возвращаться к жизни. Врачи посоветовали ей больше не рожать. Ослабленная и очень долго больная после этих родов, Софья Андреевна тоже не хотела больше рожать. Она теперь очень боялась родов, ей казалось, что она умрёт. Но вмешался муж. Он был очень возмущен тем, что жена отказывается выполнять дальше то, что он считал естественным и единственным предназначением женщины. Без деторождения он считал жизнь женщины пустой и никчемной: только рождением детей она оправдывает свое существование на земле. Он пригрозил жене разводом и именно тогда сказал ей потрясающие своей жестокостью слова: «Если ты не будешь мне рожать детей, зачем ты мне вообще нужна?» Соне пришлось уступить...

Однако рождение трех последующих детей далось ей даже еще труднее, чем рождение Маши, опять сказывалось ослабление и истощение ее организма. И самое главное и страшное – прогноз врачей сбывался. Они говорили, что новые беспрерывные беременности и роды опасны не только для истощенного организма матери, но и для вынашиваемых ею детей. Эти дети могут родиться ослабленными и не жильцами на белом свете. Именно поэтому доктора советовали Софье больше не рожать, или хотя бы дать ей передышку для восстановления организма. Толстой не послушал и прогноз врачей сбылся: следующие трое детей родились очень слабыми и умерли в раннем детском и младенческом возрасте.

После Марии родился шестой ребенок, сын Пётр (13 июня 1872 г.) Но он умер 9 ноября 1873 г., не дожив до полутора лет.

Потом родился седьмой ребенок – сын Николай (22 апреля 1874 г.), который умер 20 февраля 1875 г., не прожив и года.

После всех этих беременностей, родов, смерти детей Софья Андреевна ослаблена, кашляет кровью, врач опасается, что может развиться туберкулез. Доктор с упреком говорит Толстому: «Вы не щадили её...». Но Лев Николаевич этим не очень напуган, он по-прежнему упорно считает, что беспрерывное рождение детей – это долг и призвание женщины. Он был твердо убежден, что женщины имели право на жизнь только в качестве жен и матерей, считал, что без детей жизнь женщины бессмысленна, она не нужна в этом мире и не имеет права жить...

Тем не менее опасность потерять жену как-то воздействовала на него, он стал добрее по отношению к жене, жалеет её, как может. Это ему трудно, он же к этому не привык. И она в скором времени после рождения Николая опять беременна.

Следующий, восьмой ребенок оказался девочкой. Но новая беременность принесла Софье Андреевне новые муки. На шестом месяце у нее начались дикие боли в животе, безостановочная рвота, жар. Врач поставил страшный диагноз – перитонит, воспаление брюшины. Даже в наше время это грозный диагноз и выживают не все больные. Лечат убойными дозами антибиотиков и экстренным хирургическим вмешательством. Но в те времена, в отсутствие антибиотиков, диагноз перитонит практически всегда означал гибель больного. Врач Чирков использовал все имеющиеся на те времена средства: пиявки на живот, лед для охлаждения пылающего в горячке тела, опиум для уменьшения болей... На следующий день у Софьи Андреевны начались преждевременные роды. Девочка, которую назвали Варварой, родилась недоношенной шестимесячной в ноябре 1875 г. и прожила всего полтора часа...Это смерть уже третьего ребенка всего за два года... Но Софья Андреевна пока что не может оплакать свое дитя: она сама на грани смерти. Шестнадцать страшных дней она была в бреду и горячке, оправилась с трудом...

После неудачных родов, смерти Вари и собственной болезни Софья Толстая была на пределе своих возможностей. Но ее муж беспощаден. Он пишет: «Нет ничего хуже для здорового мужчины, чем болезнь его жены». Тем не менее страх перед возможной смертью жены немного отрезвил его. Сказалась чисто мужская практичность: без жены ему будет жить намного сложнее. Он понимает, что на Софье держится все хозяйство Ясной Поляны, весь быт семьи и все дети. Умри она – и хозяйством, и бытом, и особенно детьми придется заниматься ему одному. А он, погруженный в свое писательство и духовные искания, не был слишком приспособлен даже к воспитанию детей, а уж о хозяйстве и говорить нечего – эту заботу он с первых дней женитьбы полностью переложил на жену. Поэтому, устрашась мысли о ее смерти, он на какое-то время, видимо, оставляет жену в покое, и она получает возможность хоть немного передохнуть от состояния вечной любовницы, вечной беременной, вечной роженицы и вечной кормилицы. Поэтому дальнейшие рождения детей не заканчиваются настолько трагически, как рождение Петра, Николая и Варвары. Софья Андреевна получает хоть какую-то передышку, и следующий ребенок рождается у нее более чем через два года после смерти Варвары.

Девятый ребенок, сын Андрей родился 6 декабря 1877 г.

Десятый ребенок, сын Михаил родился 20 декабря 1879 г. тоже через два года после рождения предыдущего ребенка.

Одиннадцатый ребенок, сын Алексей родился 31 октября 1881 г. Этот мальчик тоже родился болезненным и слабым, и умер в возрасте 5 лет в январе 1886 г.

Двенадцатый ребенок, дочь Александра родилась 18 июня 1884 г. Беременность этой девочкой и рождение ее Софья Андреевна восприняла особенно тяжело. Когда в конце 1883 года она узнала, что снова беременна, она была в состоянии самого полного отчаянии. Она устала, дико, смертельно устала от вечных беременностей, родов, кормлений. И решилась на отчаянный шаг. Она решила избавиться от беременности, нашла повитуху. Но та, услышав, чья это жена, наотрез отказалась делать аборт. Тогда Софья Андреевна попыталась вызвать у себя выкидыш: она парила ноги в очень горячей воде, бегала по саду, прыгала с высокого комода – ничего не помогло. Девочка появилась на свет, но Софья Андреевна решила настоять хотя бы на том, чтобы не кормить ее и нашла кормилицу. Александра была единственным ребенком в семье Толстых, которую мать никогда не кормила сама, а сразу отдала кормилице.

Тогда Толстой решил, что если уж Софья Андреевна не кормит, то может вполне исполнять супружеский долг. Он потребовал выполнения этого долга от жены через три недели (!) после рождения дочери и был искренне возмущён отказом. Судя по всему, в отношении исполнения женой так называемого «супружеского долга» Толстой всю жизнь придерживался правила: мужику надо, а баба потерпит...

Последний, тринадцатый ребенок Толстых, сын Иван родился 31 марта 1888 г. Он тоже родился очень слабым и болезненным. Настолько он был слабеньким, что Толстой впервые изменил своему правилу не брать новорожденных детей на руки. Он никогда этого не делал с прежними своими детьми, всегда смотрел только издали на них, дожидался, когда они выйдут хотя бы из младенческого возраста. Слабенький Ваня был первым, которого он взял на руки вскоре после рождения мальчика. Софья Андреевна и Ваню желала отдать кормилице, так как у нее снова развилось воспаление груди и появились трещины на сосках. Даже старшая дочь Татьяна, которой было уже 24 года, видя мучения матери, просила отца взять кормилицу. Но на сей раз Толстой был непреклонен, и Ванечку выкармливала мать через страдания и боль. А молока у нее было в этот раз очень мало, организм 44-летней женщины был истощен окончательно, мальчик всегда был полуголодным, но и это не подействовало на писателя. Ваня тоже долго не прожил, он был слабым и болезненным всю свою короткую жизнь и умер 23 февраля 1895 г., немного не дожив до семи лет.

О смерти детей Лев Николаевич особо не переживал. Не то чтобы был доволен, но и страданий особо не высказывал. Дело в том, что Толстой в жизни очень любил переживать сочувствие, жалость к кому-нибудь страдающему, любил зрелище чужих страданий. Софья Андреевна писала в дневнике, что, когда она весела, общается с людьми, расцветает, муж делается мрачен. Когда же ей тяжело, он, напротив, становится мил, заботлив и счастлив. И была у Толстого еще одно неприятное свойство. Непонятно, отдавал ли Толстой себе отчёт в своих чувствах, но большим удовольствием для него было смотреть, как кто-то умирает. Это видно из его дневников. Описывая смерть одного из своих детей, он писал, что от созерцания умирающего ребенка у него на душе становилось «высоко, прозрачно и ясно».

В 1906 году Софья Андреевна серьёзно заболела. Чтобы выжить, ей требовалась хирургическая операция: удаление гнойной кисты. Иначе её ждала не просто смерть, а смерть мучительная. Был вызван известный доктор-гинеколог Снегирев. Он поговорил с Толстым, и реакция писателя его неприятно поразила. Сначала Толстой ответил решительным отказом и записал в это время в дневнике: «Я против вмешательства, которое, по моему мнению, нарушает величие и торжественность великого акта смерти». И только под давлением близких и врача сказал, мол, делайте, что хотите. Операцию сделали прямо в Ясной Поляне, на обеденном столе – дорогу до московской клиники больная бы не перенесла, настолько опасно было ее состояние. К счастью, операция прошла успешно, Софья Андреевна выжила.

Дочь Толстых, Александра, потом вспоминала, что до приезда врача отец с упоением наблюдал за болезнью матери, ловя все её мучительные вздохи и умиляясь тому, как стойко она встречает смерть. Операция буквально лишила его этого удовольствия. Чтобы Лев Николаевич почувствовал всю серьёзность положения, врачи показали ему вырезанную опухоль размером с детскую голову. Писатель взглянул на неё равнодушна. Он был разочарован, по определению дочери – почувствовал себя как бы обманутым. Он писал после операции: «Нынче сделали операцию. Говорят, что удачно. А очень тяжело. Утром она была очень духовно хороша. Как умиротворяет смерть! Думал: Разве не очевидно, что она раскрывается и для меня и для себя, когда же умирает, то совершенно раскрывается для себя.»

Однако вскоре ему удалось посозерцать зрелище чужой смерти сполна. Через два месяца сгорела от пневмонии дочь Мария. Отец опять ловил каждый её вздох, наблюдал за процессом умирания очень внимательно, словно упиваясь им. И запись в дневнике: «Сейчас, час ночи, cкончалась Маша. Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя. Да, это событие в области телесной и потому безразличное. Смотрел я все время на нее, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня - она была раскрывающимся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне...». То же странное упоение, восторг от собственного умиления при виде умирающего родного человека виден в его записях о смерти сына Вани.

После того, как дочь Мария уже умерла, он даже толком не простился с телом, полностью утратив интерес к умершей.

Об этой не слишком приятной особенности Толстого жена его знала. В своих дневниках она описывала, как ее муж специально ходил к совершенно постороннему умирающему человеку, потому что ему было «любопытно» наблюдать за процессом умирания: «Л. Н. ездил до обеда на велосипеде, утром писал о войне, вечером ездил верхом к умирающему купцу Брашнину. Ему и любопытно видеть, как умирают люди, самому не далеко, а кроме того, приятно и утешить умирающего участием... Умер тот старик купец Брашнин, к которому он все ходил, и сегодня Лев Николаевич говорит, что любопытно узнать о его последних часах. Все время ему было именно любопытно видеть это умирание старика». Слово «любопытно» с какой-то брезгливой настороженностью Софья Андреевна не раз повторила в дневниках, описывая этот случай.

Еще одна достаточно известная история, связанная с манией Толстого наблюдать за умирающими – история с художником Суриковым и его женой. В 1888 году жена Сурикова Лиза медленно угасала и умирала от порока сердца. В это время Толстой повадился ходить к ним и беседовать с несчастной женщиной. Всматривался в нее, выспрашивал... Однажды она не выдержала, и пожаловалась мужу, попросила, чтобы он больше не пускал к ней Толстого, сказала, что он пугает ее своими расспросами и разговорами о смерти. Суриков, который до этой жалобы жены не подозревал о мании Толстого, на следующий же день при новом визите Толстого выгнал его со словами: «Убирайся прочь, злой старик!»

Но это сам Толстой, а вот его жена от смертей детей и других людей никаких светлых чувств не испытывала. И боялась снова приводить в мир ребенка, который из-за истощенности организма матери был бы тоже обречен на раннюю смерть...

Последняя беременность случилась с Софьей Андреевной в 1889 году, когда ей было уже 45 лет. Эта беременность доводила ее уже до отчаяния. Начались страшные боли в животе, доктора лечили прикладыванием пиявок в область матки. К огромному облегчению Софьи Андреевны, у нее произошел выкидыш...

Кстати, грустный и забавный одновременно факт. В 1889 году в своей повести «Крейцерова соната» Толстой обратился с призывом к людям прекратить все сексуальные отношения и принять обряд безбрачия. Половую любовь даже в браке он объявил грехом. И именно в этом же году его жена обнаружила, что в очередной раз беременна. Она была вне себя от сексуальной неутолимости мужа, который так и не сумел убедить себя следовать собственным советам и отказаться от секса. Лишь в 82 года, незадолго до смерти, он признался одному из своих друзей, что сексуальные желания больше не охватывают его. Да уж, хорошо призывать человечество воздерживаться от секса, не воздерживаясь самому! Узнав о своей беременности, Софья Андреевна сделала в дневнике насмешливую запись: «А вот и настоящий постскриптум к «Крейцеровой сонате». Воистину так!