Четвёртая история

151 г. до н. э. Римская Испания. Провинция Лузитания.

Поднявшись с земли, я отряхнула свое платье, от травы, в которой пряталась. На светлой ткани остались зеленые разводы. «Эх, опять попадет от мамы». – Подумалось мне. – «И не только за платье». Я взглянула на солнце, стоящее высоко в небе. Я, как всегда, совсем забыла о времени. Так случалось каждый раз, когда я удирала в лес, ведь здесь было столько интересного: звери, насекомые, различные цветы и травы. Иногда мне удавалось проследить за мальчишками, игравшими в войну и прятавшими якобы отобранную у римлян добычу в лесу. Брать девчонок в свои игры они категорически отказывались, поэтому мы с Адорой, моей подругой, довольствовались тем, что раскапывали их сокровищницы и забирали из них все, что казалось нам ценным.
Насобирав на обратном пути хвороста, я зашла в дом.
- Каталина, я тебя уже час ищу. Ты опять гуляла по лесу, – с порога начала ругаться мама, – сколько раз тебе говорить, что это опасно. Не стоит ходить в лес одной. Сейчас очень не спокойно в мире.
- Я принесла хвороста, – ответила я, бросая вязанку рядом с печкой, и, подбежав к матери, поцеловала ее в щеку, - Не сердись мамочка, я больше не пойду в лес одна. А еще я сегодня наткнулась на дерево с черешней, она уже практически созрела, думаю надо наведаться туда на днях и собрать, пока кто-то не опередил меня. Сделаем пирог?
- Эх, девочка и в кого ты такая... – мать тяжело вздохнула, – ты же только что сказала, что не пойдешь в лес одна. Что мне с тобой делать, а, Каталина? Давно надо было пройтись хворостиной по мягкому месту.
- Что же мне не ходить за черешней, мама? – я приподняла бровь, зная, что в этот раз мне позволят наведаться в лес, так как из черешни можно сделать не только пирог, но и настойку на продажу. А заработать пару монет никогда не было лишним. Тем более в такие тяжелые времена, как сейчас, когда приходиться отдавать большую часть заработанного римлянам.
- Возьмешь с собой брата, – ответила мать. – А сейчас пойдем, поможешь мне с ужином.
- Конечно, – подхватив юбку, я побежала к очагу, заглядывая в котел и вдыхая аромат пряностей. – Ммм, овощное рагу? Или сегодня у нас будет мясо? Ведь Вито вчера поймал пару кроликов?
Улыбнувшись, мама, потрепала меня по волосам:

- Сегодня будет мясо!
С радостным воплем я принялась раскладывать еду по мискам, стараясь незаметно от мамы выловить пару кусочков крольчатины и съесть.
Вскоре домой с пастбища вернулись отец с братом и принесли беспокойные вести о том, что под Каурой мужчины напали на отряд римлян и разгромили его. Римляне могли сорвать злость за это нападение на близлежащих деревнях, увеличив сборы подати, а то и вовсе разрушить все поселения в округе в назидание другим. Отец, было, заговорил об убитых, но мама, молча, показала на меня и разговор тут же перевели на другую тему. Вот почему всегда так? Я тоже хотела знать, что происходит, а все считали меня слишком маленькой. Через пять лет я уже могу выйти замуж, а все маленькая!
Обиженно засопев, я быстро доела свою порцию рагу и стала ждать, когда можно будет выйти из-за стола. Когда все поели, собрала миски и отправилась к речке мыть посуду. Настроение было испорченно и гулять уже не хотелось, поэтому быстро справившись с домашней работой, я разложила свою постель и легла спать. С кухонной половины доносился шепот взрослых, но о чем именно шла речь, было не разобрать. Размышляя о несправедливости жизни и мечтая о том времени, когда я вырасту и смогу сама вести взрослые разговоры, я заснула...

* * *

- Адора, Пауло с Сандро опять не захотели взять нас собой, - жаловалась я подруге, набирая воду из колодца в кувшин. – Неужели мы с тобой похожи на тех глупых куриц, которые собирают ракушки в реке, чтобы сделать себе...
Топот лошадей заглушил мои последние слова. Обеспокоено переглянувшись, мы с подругой одновременно перевели взгляд на частокол, из-за которого в деревню въехало пять всадников.
- Римские солдаты... - ахнула Адора, прикрывая ладошкой рот, и мы обе присели за колодцем, стараясь сделаться незаметными.
- Что им нужно? - прошептала я, наблюдая за тем, как один из солдат прошел в хижину старосты, а остальные принялись сгонять туда взрослых.
- Не знаю, - похоже, подруга была напугана, так же как и я, но мы обе с любопытством выглядывали из-за колодца, пытаясь понять, что происходит. Со стороны дома старосты не доносилось никаких криков, да и другие жилища не обыскивались, и из них ничего не выносилось. Похоже, римляне прибыли с миром... в этот раз.
Где-то спустя пол часа, всадники вышли из дома старосты и, оседлав лошадей, выехали из деревни. Бросив кувшин у колодца и совсем позабыв про воду, которую нужно было отнести домой, я бросилась к матери.
- Мама, мама, что они хотели? - негромко спросила я. - Что случилось? Зачем приходили римляне?
- Тише, тише дочка, - мать успокаивающе провела по моей голове. - Все хорошо, они просто... потеряли одного своего друга и разыскивали его.
- Друга? - изумленно переспросила я, - но что ему делать тут, у нас?
- Вот и наш староста сказал тоже самое, - с улыбкой проговорила мама, но почем-то в ее глазах все равно светилось беспокойство, - Все хорошо! И где вода, которую ты должна была принести? - голос ее стал строг.
- Сейчас, я мигом! - прокричала я и бросилась обратно к колодцу за кувшином.
К вечеру разговоры о появлении римлян в поселении поутихли, и жизнь вернулась в привычное русло. Единственное, что настораживало это тишина, несвойственная поселку по вечерам. Казалось, природа замерла в ожидании, только вот чем закончится это ожидание никому неизвестно...

* * *

- Адора! Адора, выходи! - я звала подругу, подходя к их дому.
Девчонка выскочила из хижины, немного растрепанная:

- Ну и чего ты так кричишь, Каталина,- спросила она, вытирая руки о платье.
- Пошли за черешней? - позвала я, показывая на корзинку в руках.
- Не могу, давай позже или завтра, мне надо маме помочь, у нее большой заказ, надо месить глину, – с сожалением проговорила она.
- Ну уж нет, боюсь позже кто-то другой наткнется на это дерево и не оставит на нем ни ягодки, а я уже пообещала папе сегодня пирог с черешней, - ответила я разочарованно. - Придется идти без тебя. Ну, ничего может мне попадется еще парочка необорванных деревьев и мы завтра сходим вместе.
Попрощавшись с подругой, я пошла в лес. Напевая мелодию, которую вчера услышала у огня от брата, я собирала ягоды, потихоньку заполняя корзину. Когда складывать их уже было некуда, можно было полакомиться и самой. Отставив полную корзинку, я срывала черешню и сразу засовывала в рот, наслаждаясь сладкими, ароматными ягодами. Так как снизу я практически все плоды уже собрала, приходилось подпрыгивать и тянуться к более высоким веткам, стараясь при этом их не сломать. Ведь если сейчас обломать все ветки, то на следующий год уже не будет столько ягод, а меня всегда учили ценить все, что дает нам природа.
В это момент откуда-то из-за кустов раздался звук, напоминающий стон человека, и я от неожиданности выпустила из рук ветку, которая тут же хлестнула меня по щеке. Не обращая внимания на боль, я замерла, стараясь не издавать звуков. Даже дышать на мгновение перестала. «Ничего. Наверное, показалось». Я потерла место удара и подняла корзину с земли, намереваясь отправиться домой, как стон повторился вновь. Я медленно села рядом с корзинкой и стала осматриваться по сторонам.
- Кто здесь? Пауло, это ты? Прекрати немедленно, это не смешно, – я замолчала, ожидая, но в ответ опять не раздавалось ни звука.
Очень осторожно я поползла в ту сторону, откуда последний раз слышался стон. Стараясь не шуметь, отодвинула высокую траву и кусты. Остановилась, внимательно обследовать все вокруг, пока взгляд не наткнулся на лежащего человека. На нем была одежда римлянина. Местами она была разодрана, а на груди виднелись пятна крови. Мужчина снова застонал и слегка пошевелился. Отшатнувшись, я отпустила кусты и попятилась. Первой мыслью мелькнувшей в голове, было побыстрей бежать в деревню и позвать взрослых. Как со стороны кустов донесся слабый хриплый голос:
- Пить... - остановившись, я посмотрела на заросли, за которыми лежал раненый. Если это тот человек, которого искали римляне, то наши мужчины скорей всего не позволят ему жить. Та как солдаты могут не разбираться, как он оказался раненым на нашей земле, а просто наказать всех. Но если не сказать, то он может умереть от ран...
- Пить... - снова раздалось из-за кустов, и послышался какой-то шум. Уже не думая, я раздвинула ветки и увидела, как мужчина рухнул со стоном на землю. Видимо он пробовал подняться, но у него ничего не вышло. Подбежав к нему, я положила руку ему на плечо. Его глаза были закрыты, а пересохшие губы шевелились, как будто он пытался что-то произнести, но у него ничего не выходило.
- Вам нельзя двигаться, вы ранены, - произнесла я, пытаясь отстегнуть от пояса небольшую фляжку с водой, которую взяла с собой на всякий случай. Когда это мне удалось, я поднесла ее к губам мужчины. Вода полилась по его губам, скатываясь по подбородку и шее, исчезала под одеждой, оставляя на ней мокрые пятна, но что-то все равно попало внутрь. Внимательно осмотрев мужчину, я заметила только одну рану, на груди, я не знала насколько она серьезна, но то, что на римляне не было доспехов было странно и в то же время хорошо. Можно было промыть рану, к сожалению, большего я сделать не могла, так как не умела. Смочив ткань вокруг раны, я начала потихоньку ее отдирать. Мужчина вздрогнул и застонал, на мгновение я остановилась, а затем снова продолжила свое дело. Промыв рану остатками воды, я оторвала от своей юбки кусок ткани и как сумела, перевязала рану.
- Большего я сделать не могу, римлянин, - проговорила я, - я сейчас принесу воды и оставлю тебе, а потом мне надо будет уйти.
Сбегав до ближайшего ручья, я вернулась к мужчине, вложив в его руки фляжку, я забрала корзину с черешней и поспешила домой... Он или умрет или выживет...
- Я уж думала ты опять засмотрелась на бабочек, Каталина, и совсем забыла про обещанный отцу пирог, - с улыбкой встретила меня мама. - Ты чего такая растрепанная?
- Да так, пыталась достать ягоды повыше и упала, да еще и платье порвала,- быстро проговорила, отводя взгляд и надеясь, что мама ничего не заподозрит. – Давай я начну делать пирог. А потом мы с Адорой договорились пойти на речку, можно?
- Как сделаешь пирог, можешь идти, только чтобы вернулась домой засветло, – велела мама.
Замешивая тесто, мыслями я была там, на поляне, где оставила римлянина. Может все-таки стоит сказать маме?
- Мам, а помнишь тех солдат, которые приезжали к нам, они нашли своего друга?- спросила я, освобождая черешню от косточек и слизывая сладкий сок с пальцев.
- Не знаю. Зачем тебе? Надеюсь, они сгинули вместе со своим другом и мы их больше никогда не увидим.
- Почему? Ведь они нам ничего не сделали? - спросила я, не понимая.
- Эх, доченька, просто потому что римляне еще ни разу не сделали нашу жизнь лучше. – со вздохом ответила мать. - Давай лучше поставим пирог в печь, чем говорить о всяких глупостях. На обед у нас похлебка, надеюсь, ты сама справишься, а я пока схожу к Хелене. Я договорилась с ней о том, что обменяю часть черешни на масло,- с этими словами она вышла из хижины.
Я быстро засунула пирог в печь, и пока он готовился, занялась делом. Взяв небольшой глиняный сосуд, налила туда похлебки, отломила хлеба и, забравшись в небольшие запасы отца, отлила немного наливки, надеясь, что он не заметит этого. В принципе он пил ее только по праздникам, предпочитая в будни пить пиво. Затем я быстро отыскала свое самое ветхое, уже негодное для носки, но чистое платье и сложила все вещи в узелок. Выйдя из хижины, я спрятала его под частоколом, а сама вернулась в дом.
Достав пирог из печки, я дождалась возвращения мамы и убежала обратно в лес. Мужчина все еще лежал на том же месте, где я его оставила, и был жив. Сняв старую повязку, я разорвала свое старое платье на кусочки и, смочив один из них в наливке, положила на рану. Римлянин зашипел, приходя в себя, а его рука схватила меня за запястье жесткой хваткой, которой, казалось бы, не может быть у человека в таком состоянии. Я посмотрела на его лицо и встретилась с внимательным изучающим взглядом.
- Я хочу помочь, - проговорила я. Спустя несколько минут рука мужчины опустилась и я продолжила перевязку. Затем я принесла еще воды и смочив еще один кусочек тряпки протерла его лицо.
- Я принесла поесть, вам нужно набраться сил, - приподняв голову мужчины, я стала потихоньку кормить его похлебкой, оставив половину на завтра. – Я принесла хлеба и здесь еще осталось чуть-чуть похлебки, я не знаю, приду ли я завтра, так что оставлю все это здесь. Принеся еще воды, я вложила фляжку в руки раненого и ушла...
Еще два дня я приходила и приносила еду, а также делала перевязки, сначала мне казалось, что не происходит никаких улучшений, но на второй день, мужчина отказался от моей помощи при еде и уже опирался на свою собственную руку, хотя я и видела что ему очень больно. А на третий день я не смогла сбежать в лес, так как мама взяла себе работу. Дочь торговца Летисия собиралась замуж, и ей необходимо было вышить свадебное платье. А я занималась хозяйством, переживая как там раненый. Всю ночь я ворочалась, то просыпаясь, то вновь засыпая, с нетерпением ожидая следующего дня. Поднялась чуть свет и переделав всю домашнюю работу, только ждала случая улизнуть, постоянно поглядывая в сторону леса. И как только такая возможность подвернулась, быстро собрала узелок и поспешила на знакомую поляну... Но римлянина там не оказалось. Я растерянно оглядывалась по сторонам, пытаясь понять не перепутала ли я место, но нет, я пришла именно туда, куда нужно. Вон дерево черешни, а вот узелок с прошлого раза... Бросившись к нему я быстро развязала его. В нем лежал кувшин из под настойки, ткань для перевязки, миска, а еще браслет из бронзы. Я видела его на руке римлянина. Взяв украшение в руки, я принялась рассматривать его, на одной из пластин было выбито солнце. Я снова посмотрела по сторонам и прислушалась. В лесу было тихо и не было никаких звуков говорящих о присутствии человека. Солдат пропал... Одев браслет на руку, я затянула ремешки потуже и навсегда покинула это место.

142 г. до н. э. Римская Испания. Армия римских легионеров.

- Синьор, на легионеров снова напали, в этот раз мы одержали победу, но наши потери тоже значительны... - Мужчина склонил голову, ожидая дальнейших приказов претора.
- Эти варвары считают, что могут тягаться с Римом? Рим прислал меня обеспечить мир на Дальней Испании, и я его обеспечу. Сжечь Кауру и все окрестные деревни, покарать всех, кто может держать оружие, а тех, кто выживет отправить в Рим как рабов. Они научатся уважать Империю! Выступайте немедленно!
- Но солдаты... - попытался возразить командующий.
- У тебя есть, что сказать претору? - Гай резко развернулся, выражая свое негодование.
- Нет, синьор.
- Тогда свободен!
Полог в шатер опустился за выходящим легионером и в него тут же полетел кубок с вином, оставляя кровавый след на ткани.
- Дикая страна, населенная такими же дикими варварами!

Провинция Лузитания

- Признайся, Адора, ты выходишь замуж за Вито, только потому, что он мой брат, – рассмеялась я, срывая очередной цветок для завтрашней церемонии, – так ты будешь видеться со мной каждый день, не придумывая, зачем же тебе нужно опять к Каталине.
-Конечно, конечно, – поддержала шутку Адора, – вот я-то хоть замуж выхожу, а ты все до сих пор в девках ходишь. Неужели тебе никто не мил, Каталина? Хотя бы Пауло? Он же глаз с тебя не сводит.
- Не знаю, Адо... – пронзительный крик разорвал тишину, за ним последовал еще один и еще... Кричали женщины и дети, а затем в воздухе запахло дымом, а над деревней поднялось зарево огня.
- Что это, Каталина? – испуганно спросила подруга, бросая взгляд в сторону поселения.
- Не знаю, Адора, - цветы выпали из моих рук, а сердце замерло в предчувствии беды. - Не знаю, но явно что-то плохое.

Я со всех ног бросилась назад, домой.
Картина, представшая перед моими глазами, привела в меня в ужас. Всюду были римские солдаты, вооруженные, убивающие мой народ, моих друзей, мою семью...
- Мама... Вито... – я бросилась в гущу сражения, если так можно было назвать развернувшуюся здесь бойню. Мужчины пытались защищать свои семьи, тут и там горели хижины и падали раненные и убитые люди. Со всех сторон неслись вопли ужаса и плач, кто-то пытался бежать, но и их настигали мечи врагов, я бежала, пытаясь среди всего этого хаоса найти своих родных, веря в то, что они еще живы. Наша хижина еще была цела, бросившись внутрь, я закричала:
- Мама! Мамочка, где ты? – по моим щекам текли слезы ужаса и горя, но я не замечала этого, машинально вытирая щеки.
- Каталина... – услышала я с кухонной половины тихий стон и бросилась туда, – дочка уходи отсюда, беги в лес, беги...

Моя мама лежала на полу вся в крови. Я не могла понять, куда именно ее ранили, казалось, что вся ее одежда залита кровью.
- Нет, мамочка, мы уйдем вместе. Не умирай, мама! Все будет хорошо... Я сейчас принесу воды! Мама, слышишь меня?

Но она молчала, а ее остекленевший взгляд смотрел в никуда. Рыдая, я обнимала ее еще теплое тело. А по деревне разнесся крик полный боли и отчаяния:
- Неееет!!! Мамааа! – я не замечала крови на своих руках и одежде, прижимаясь к матери и не веря в произошедшее. Не знаю, сколько я провела в таком положении времени, но когда я встала, в моих глазах не отражалось ни одной эмоции, а душа как будто умерла вместе с мамой. Выйдя из хижины, я сама нашла горящий факел и придала наше жилище огню. Бессмысленно наблюдая за тем, как сгорает дом, в котором была когда-то счастлива моя семья, я стояла, не замечая ничего вокруг... Вдруг обзор мне загородила широкая грудь в доспехах... Я бросилась на римлянина, выплескивая на него все свое горе и боль.
- Ненавижу! Ненавижу, чудовище! – мои пальцы впивались в его лицо, стараясь нанести как можно больше увечий, а ярость придавала сил. Мужчина дернул меня на себя, перехватывая мои запястья и с силой сжимая руки. Вырываясь, я подняла взгляд на его лицо, посылая все мыслимые проклятья на его род, и... замерла...
На меня смотрел он... раненый из прошлого...

 * * *

Спорить с пректором было бессмысленно, это Флавио усвоил уже давно. И всё же в этот раз Гай превзошёл сам себя: даже не узнав сколько людей они потеряли, не дав набраться сил и позаботиться о раненых, снова отправил в путь.

Покинув палатку пректора, Флавио Антониус – командующий кавалерийским турмом одной из когорт легиона, направился прямиком к ровному ряду солдатских палаток.

В укреплении с высоким частоколом, какие они строили на каждом месте стоянки, кипела привычная жизнь. Мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, упражнялись в воинском искусстве, чистили доспехи или занимались своими ремёслами, изготавливая продукцию на продажу. Никто не слонялся без дела, боясь получить наказание. Такова была философия римского военного управления: легионер должен испытывать больший страх перед наказанием, грозящим ему за неисполнение обязанностей, чем перед смертью на поле битвы. И они его испытывали. Впрочем, как и дух единства, сплочённости и патриотизм Республике.

Миновав складские помещения, Флавио задержался возле полога импровизированного госпиталя. Четверо его подчинённых были не в состоянии выступить не то что немедленно, но, возможно, даже через неделю. Ещё пятерых они потеряли при последнем столкновении. Но потери его турма были куда малочисленнее других. Переговорив с ранеными он продолжил свой путь.

– Мы выступаем, – скомандовал он своим оторопевшим от удивления людям.

Измождённые, они смотрели на него так, как будто он сошёл с ума.

– Это приказ, – не оставляющим сомнений тоном, бросил Флавио и зашагал к своей палатке.

Тихий ропот за его спиной быстро стих, никто не смел открыто возмутиться, понимая, что это будет расценено как измена.

Многочисленные знаки отличия и награды за храбрость, говорили о том, что Флавио был отличным служащим. Воином без страха и сомнений, несущим смерть мечом в руке Римской Империи. Он был и оставался таким на протяжении многих лет, и не смог бы ответить на вопрос когда появились первые сомнения в правости их дела. Может, первый раз он усомнился в нём, когда увидел плачущую над телом матери осиротевшую маленькую девчушку? Когда видел как уходит жизнь из глаз его друзей, когда детей вырывали из рук матерей, чтобы продать в рабство, или когда понял, что только что убил мальчишку, едва научившегося держать в руках меч... В строю и бою он оставался всё тем же воином, каким хотели видеть его старшие по чину, но наедине с собой Флавио хотел оставить всё это позади. Получить, наконец, надел земли, который был обещан каждому легионеру, вместе с гражданством Республики по истечению двадцатилетнего срока службы, и осесть на своей земле, чтобы дожить жизнь в тишине и дали от войны. Даже если это будет означать остаться один на один со своими воспоминаниями, которые как демоны приходили в его сны, не давая забыть, не позволяя простить себе...

Даже не смотря на то, что мысли его были далеко, руки знали своё дело и он машинально затягивал ремни на доспехах, проверял состояние оружия и прислушивался к передвижению людей за пологом своей палатки.

Они выступили в назначенный час, проведя в укреплении лишь одну короткую ночь.

Карательный кавалерийский турм и пехота держали путь на Кауру. Привычный им приказ звучал «Пленных не брать!» и они оставляли за собой груды трупов и пепелище. Но не в этот раз, и это усложняло задачу. Пленники сильно замедляли передвижение, нуждались в пище и усиленных постах часовых. Это были женщины и дети, среди одичавших за время службы мужчин. Это была проблема, серьёзная проверка дисциплины войска.

Местность была им хорошо знакома. Они не раз торговали с жителями деревень... Сегодня они принесли им не товары, изготовленные своим руками, а смерть. Шаги складывались в мили, отмечая путь легионеров широкой полосой крови, гари и тошнотворной вони горящей плоти. Вереница спотыкающихся, рыдающих от потери близких и страха перед будущим рабов, плетущихся за отрядом, росла.

Было за полдень, когда они ворвались в следующую, возникшую на их пути деревеньку и застали её жителей врасплох. Большинство мужчин поселения они встретили в поле, где те и обрели свой покой. Деревню предстояло прочесать в поисках способных противостоять мужчин, захватить пленников и стереть с лица место их прибежища. Они врывались в дома, ослепляя своими тяжёлыми сверкающими доспехами, убивали тех, кто не представлял ценности на рынке рабов и сопротивляющихся, а остальных выгоняли на улицу, после чего поджигали жилище. Душераздирающие крики детей, предсмертные хрипы и стоны раненых, кровь и слёзы – всё слилось в богряный вязкий поток, сметающий и несущий за собой. Оглушающий. Нескончаемый.

Флавио вышел из дома, слыша за спиной крик соратника и потрескивание лижущего стены огня. На мгновение его взгляд задержался на группе стенающих по середине улицы пленниц, удерживаемых солдатами от попыток ворваться в горящие дома, из которых ещё были слышны крики их малолетних детей и престарелых родителей, а затем повернулся в противоположную сторону, туда, где находились последние, ещё не обысканные лачуги. Перед одной из них стояла молодая женщина, безучастно наблюдающая за тем, как горит жилище. На ходу привесив окровавленный меч к поясу, Флавио схватил её за руку и рванул на себя. Щёку обожгло огнём и он почувствовал как из царапин, оставленных её ногтями, по щеке побежала кровь. Дрянь! Ярость застила глаза, он перехватил её руки, до боли стиснув тонкие запястья огрубевшей мазолистой ладонью. Пальцы наткнулись на пластины браслета. Машинально брошенный взгляд упал на браслет римского легионера. Такие дают в награду за храбрость, такой был и у него. Девушка перестала кричать также внезапно, как до этого начала. Она так пристально смотрела в его лицо, как будто узнала его – Флавио. Он ответил ей прямым взглядом в глаза... зелёные, даже скорее цвета лесного ореха. Редкий оттенок. Дёрнув за руку, он быстро зашагал к группе пленных, волоча девушку за собой. Толкнув её к остальным рабам, Флавио на мгновение задержал её руку в своей, повернул и посмотрел на пластину с оттиском римского орла. Отбросив руку девушки, он отвернулся и отдал приказ вести пленных к месту их временной остановки.

* * *

Командующий или обычный рядовой – все занимались своим делом. Кони были почищены и накормлены, доспехи снова сверкали как новые, скудный паёк роздан и съеден. На лагерь опустился вечер. Мужчины расположились вокруг костров. Негромкий гул голосов изредка нарушали радостные вскрики и смех играющих в кости, а со стороны места нахождения рабов – крики отчаяния и плачь.

Флавио сделал глоток вина с мёдом и устремил невидящий взгляд в сторону темнеющего за частоколом леса. Прошло столько лет. Однажды оставив в знак благодарности свой браслет, он никогда не вспоминал угловатую девчушку, спасшую его от голодной смерти. И, скорее всего, никогда бы и не вспомнил, если бы не увидел сегодня в смутно знакомом взгляде девушки узнавание, а на её руке свой браслет. Судьба свела их вновь, но теперь уже не его, а жизнь девочки была в опасности. Девочка? Нет, теперь она стала молодой женщиной. Красивой, волнующей... рабыней, на которую может посягнуть любой.

Допив вино, Флавио отставил кубок в сторону и поднялся на ноги. Он обязан ей жизнью, а судьба просто так не поставила бы девчонку на его пути, если бы ему не было суждено оплатить свой долг перед нею.

Решительные шаги Флавио смолкли у поста охраны. Солдаты вытянулись перед старшим по званию.

– Я забираю свою рабыню.

– Вашу рабыню, синьор? – неуверенно пробормотал легионер, не смея открыто спорить.

– Мою, Марио. Не сомневайся.

– Но как же, синьор, пленники – общая добыча...

–Другие – да, а эта девчонка моя. Сходи и посмотри, она единственная дикарка, имеющая отличительный знак римского легионера. Скажу тебе больше, чтобы не осталось сомнений, посмотри на браслет внимательнее – на правом крыле орла глубокая вмятина – я получил эту метку в одном из боёв.

Легионер обернулся на полог охраняемой палатки и переглянулся с другим охранником.

– Я останусь на твоём посту, иди и приведи её, – настаивал Флавио.

Всё ещё колеблясь, мужчина вошёл в тускло освещённую палатку и через несколько минут вышел, ведя за собой за связанные руки девчонку из прошлого Флавио. Другой охранник поднёс факел и они вдвоём стали разглядывать браслет на её руке. Флавио не сделал ни одного движения, чтобы вмешаться или забрать девушку. Наконец, охранники обменялись кивками и Марио подтолкнул девушку к командующему.

– А как она оказалась в деревне? – подал голос второй охранник.

Уже собравшийся уходить Флавио, выругался про себя и снова повернулся к мужчинам:

– Именно это я и собираюсь выяснить, – сухо пояснил он и, не оборачиваясь, зашагал в сторону своей палатки, предоставляя рабыне решать самой: идти за ним или остаться с остальными пленными.

Он чувствовал обращённые в свою сторону любопытные взгляды и понимал, что это значит, что девушка следует за ним, но ни разу не остановился, не один мускул не дрогнул на его лице.

Полог за ним опустился. Сделав несколько шагов, он оказался у дальней стены палатки. Флавио сел на корточки, поджёг щепку и опустил её в плошку с жиром. Занимаясь своим делом, он слышал как девушка нерешительно остановилась перед пологом, не зная что делать дальше. Наверняка на неё сейчас направлена половина взглядов всего лагеря. Флавио поставил чадящую плошку по середине палатки, снял с пояса меч и начал его затачивать. Лёгкое движение воздуха и заметавшийся, грозящийся потухнуть огонёк, подсказали что пленница вошла в палатку. Бесшумная и незаметная, как тень. Флавио, не прерывая своего занятия, бросил взгляд в сторону вошедшей и снова обратил всё своё внимание на оружие.

Ссутулившись и подтянув колени к подбородку, девушка села возле входа и из своего угла наблюдала за действиями Флавио.

– Я знаю тебя, – прервав затянувшееся молчание, наконец, тихо сказала она.

– Я тоже знаю тебя, – он посмотрел в бледное, с грязными разводами, заплаканное лицо, а затем на связанные руки пленницы, и снова вернулся к своему занятию.

– Я спасла тебе жизнь, а ты убил мою семью, – безжизненным голосом продолжила пленница.

– Не я решил их судьбу, – после недолгих раздумий, ответил Флавио.

– Но ты их убил.

– Да, – подтвердил он.

– Чудовище! – девушка содрогнулась, и вместе с телом дрогнул и до этого момента бесстрастный голос. – Будь ты проклят, убийца!

Вскочив, она метнулась к нему, метясь связанными руками в голову. Не видя в ней сколь-нибудь достойного противника, Флавио слишком поздно подался в сторону и удар достиг своей цели. Откинув в сторону меч, он схватил занесённые над его головой для следующего удара руки и дёрнул девушку на себя. Потеряв равновесие, она упала, а в следующее мгновение, перекатившись, Флавио подмял её под себя.

– Ненавижу! – извиваясь всем телом, она пыталась снова вцепиться ногтями ему в лицо.

Перехватив связанные запястья, он завёл их над её головой и с силой ударил о землю. Тяжело оперевшись на её связанные руки, он приподнялся и, спасаясь от острых коленей сопротивляющейся девушки, рывком развёл её ноги и снова тяжело навалился на девушку всем телом.

– Нет! Нет! Ненавижу! Убийца!

Беспомощной и обездвиженной, ей не оставалось ничего другого, как кричать и браниться.
– Заткнись! – прикрикнул на неё Флавио и получил в ответ плевок в лицо.

Он побагровел, она напротив потеряла все краски в лице. Злость и унижение ударили в голову, оставляя тело без контроля. Медленно стерев свободной рукой со щеки плевок, он задрал на ней и на себе одежду и прижался обнажённой плотью к её. Замерев от страха, девушка смотрела на него огромными глазами, которые быстро наполнялись слезами. Не отрывая взгляда от её лица, он почти ласкающим движением провёл рукой по её горлу и грубо сжав его, вонзился в её тело.

* * *

Девушка лежала на спине, голова повёрнута на бок, с бледного лица глаза цвета лесного ореха неподвижно смотрели на медленно угасающий огонёк...

Флавио поставил ведро с водой рядом с ней и сел:

– Как тебя зовут?

Словно не слыша, девушка продолжала молчать, глядя в одну точку. Наконец, её веки чуть дрогнули на половину прикрыв глаза, а с губ сорвалось приглушённое:

– Рабыня.

Её ответ не повеселил. Или он должен был вызвать чувство вины? И это не удалось.

– Назови своё имя, – терпеливо, как ему показалось, повторил Флавио и указал подбородком на ведро, – и приведи себя в порядок.

– Почему ты не убил меня? – девушка не пошевелилась и даже не посмотрела на ведро с водой.

– Ты спасла мне жизнь, – напомнил он, – я спас твою. Но если ты сделаешь так ещё раз, – припомнил дерзкий поступок девицы Флавио и в его голосе снова зазвучала сталь, – я убью тебя.

Девушка засмеялась. Сначала сдержанно, потом сильнее и звонче. Её уже трясло от смеха, и он становился всё громче, истеричнее, пока не перешёл в рыдания. Теперь её уже трясло от горя, боли и страха. Она подтянула колени к подбородку, не обращая внимания на всё ещё задранное на бёдрах платье, съёжилась, и стала выглядеть ещё беспомощнее. Какое-то время Флавио молча смотрел на неё, ожидая, что она вот-вот успокоится, но этого не происходило... Взяв за плечи, он приподнял девушку над землёй и посадил себе на колени. Внутренне напрягшись, он ждал, что она сейчас снова начнёт царапаться и вырываться, но девушка, замерев лишь на мгновение, уже в следующее прижалась к нему, слепо цепляясь за его тунику, и заплакала ещё горше. Это уже не были рыдания на грани крика, а слёзы ищущего утешения человека. С непонятной для себя решимостью, Флавио обнял её ещё крепче и устроил поудобнее, словно готовился провести в этом положении долгое время.

Через какое-то время плачь перешёл во всхлипы, а потом она и вовсе затихла. Дыхание выровнялось и теперь лёгкими волнами согревало кожу его горла. Как давно он никого не обнимал? Ощущение было забытым, но приятным. Таким приятным, что Флавио почти пожалел о том, что произошло ранее. Почти.

Когда он совсем уж было решил, что девушка уснула, она тихо прошептала своё имя. Улыбка и желание прикоснуться были неосознанными. Флавио легко дотронулся щеки девушки и почувствовал как она вздрогнула. Он резко опустил руку, Каталина напряглась и сжалась.

– Простите, синьор, – поспешно пробормотала она.

Вздохнув, Флавио подтолкнул её со своих колен:

– Приведи себя в порядок.

Соскользнув на землю, девушка зачерпнула воды из ведра и принялась торопливо смывать грязь и кровь со своих рук, груди и лица. Испытывая непонятные досаду  и раздражение, Флавио отошёл к дальнему краю палатки и девушка, украдкой приподняв подол платья, омылась.

Словно забыв о самом её существовании, погружённый в свои мысли Флавио двигался по палатке, занимаясь привычными делами и готовясь ко сну. Кто-то остановился возле входа в палатку и позвал его. Флавио вышел.

Оставшись одна, Каталина попыталась осмыслить всё, что с ней случилось, но мысли путались, сердце отказывалось смириться с потерями, также как гордость не желала признавать её новое положение. Надо бежать! Но куда? У неё больше нет ни дома, ни семьи...

Полог приподнялся, впуская Флавио обратно в палатку. Мучитель или спаситель? Каталина не знала ответа на этот вопрос, но она понимала, что теперь он единственный, кто может позаботиться о ней. Если захочет... Во власти этого мужчины сделать её жизнь сносной или оборвать её в любой момент. Он прошёл мимо и лёг на своё соломенное ложе, застеленное тёмным шерстяным полотном. Не получив приказа и не зная что делать, Каталина удивлённо смотрела на него. Может ли она тоже лечь спать? Должна ли погасить свет? Где будет её место?

Нерешительно поднявшись на ноги, она почти бесшумно выскользнула на улицу, вылила грязную воду и снова вернулась в палатку. Внутри было не намного теплее, чем снаружи. Постояв возле входа и не решаясь заговорить, она, наконец-то, кусая губы, загасила лампадку и снова отступила ко входу. А может она должна ночевать с другим пленниками?

– Синьор?.. – даже в тишине её шёпот был едва различим.

Повисшую тишину нарушил ещё один то ли раздражённый, то ли усталый вздох, а затем и голос Флавио:

– Иди сюда.

Напряжённое молчание было красноречивее всяких слов: Каталина боялась как повторения насилия, так и обещанного наказания. Флавио не собирался повторять приказ дважды. Оба понимали, что если она не подчинится – умрёт. Он молчал, но терпение его медленно подходило к концу.

Лёгкой тенью скользнула пленница к ложу своего хозяина и тихо опустилась на колени.

– В следующий раз я не буду ждать так долго, Каталина. – В голосе Флавио ясно слышалось предупреждение, но жест, которым он уложил её рядом с собой не был грубым.

Напряжённая, как тетива лука и, казалось, готовая в любой момент сорваться с места, Каталина не шевелилась. Лёгкое прикосновение пальцев Флавио к её щеке, заставило девушку задержать дыхание. Ласка вызвала покалывание, в тех местах, которых касались кончики его пальцев. Большой палец очертил раковину её уха и ладонь мужчины погрузилась в волосы. Мягкие и тяжёлые они были самым приятным, что ощущал Флавио в своих ладонях за многие месяцы. Лаская круговыми движениями большого пальца её затылок, он притянул голову пленницы к себе и поцеловал. Никто и никогда не целовал Каталину прежде, и ей вдруг показалось, что её лишили воздуха, от чего закружилась голова и всё вокруг закачалось. Его губы творили с ней какое-то чудо, лишая силы воли и желания сопротивляться. Пробегающие по телу токи удовольствия, щекотали, заставляли покрываться кожу пупырышками и вызывали томление. Завороженная зарождающимся в теле желанием, теперь Каталина боялась, что всё закончится до того, как она узнает, куда ведёт её эта неизведанная дорога. Движения его языка и губ, горячие сильные ладони обещающие смерть, но дарящие наслаждение, заставляли её тело гореть и плавиться где-то глубоко внутри. Ей было жарко. Каталина потянула платье с плеча, обнажая небольшую упругую грудь. Неосознанно она погладила и обхватила её ладонью, пальцы сжались на соске. Почувствовав это её движение, Флавио улыбнулся и отведя руку девушки, сжал сосок губами. Застонав, рабыня выгнулась интуитивно прижимаясь ближе к нему. Ещё раз улыбнувшись, Флавио подумал, что эта битва обещает быть сладкой...

Семь лет спустя

– Мама! Мама! – Девчушка шести лет заскочила в дом и, крепко обняв ноги стоящей у очага женщины, испуганно спрятала лицо в складках материнского платья. – В деревне появился воин-римлянин и он ищет тебя! Я сама видела его! Он так хмуро смотрел по сторонам, когда распрашивал о тебе... Я увидела и сразу убежала! Мамочка, я так боюсь!

Ложка в руке женщины дрогнула и беззвучно утонула в похлёбке, когда она, забыв обо всём, прижала ладонь к губам. Он нашёл её. Обещал что вернётся и найдёт, и нашёл. Рыдания сдавили горло. Порывисто расцепив ручки дочери, женщина опустилась перед ней на колени и крепко обняла.

– Не надо, не бойся, Адора, – не замечая катящихся по щекам слёз и успокаивающе гладя малышку по тёмным волнистым волосам, всхлипывала женщина. – Это твой отец, дочка.

– Мой папа? – полные слёз глаза удивлённо уставились на мать.

На крохотном дворике послышался топот копыт и ржание лошади. Всадник спешился.

Каталина закрыла глаза и кивнула. В следующее мгновение её объятия опустели – маленькая егоза подбежала к входной двери и, прячась за косяком, осторожно выглянула на улицу. Женщина поднялась с пола, провела дрожащими руками по складкам своего платья, истинно женским жестом поправила волосы и, заслышав тяжёлые шаги, прижала ладонь к бешенно стучащему сердцу.

– Я знаю тебя, – раздался от двери тонкий голосок дочери.

Шаги замерли. Каталина затаила дыхание, не решаясь обернуться, пока не услышала, что мужчина шагнул за порог.

– Я тоже знаю тебя, – прозвучало знакомое в ответ.

От звука почти забытого за шесть с лишним лет голоса, Каталина вздрогнула и, чувствуя как по щекам снова потекли слёзы, обернулась...